— Ни жив, ни мертв, с Судьбою спорит.
Вернется ли домой — вопрос!
И потому "За тех, кто в море!"
Последний поднимаю тост,
— с грустным сарказмом продекламировал Мун, оглядывая палубу Летучего Голландца.
Портье сидел за своей такой уже родной стойкой и перебывал на седьмом небе от счастья. Наградив героя-любовника страстным поцелуем, слегка подвыпившая блондинка оставила его, наконец, в покое. Это было как нельзя кстати. Все страхи и надежды последних ночей отошли на второй план: Тед переживал пробуждение истинной силы вампира. Его немного знобило, слегка звенело в ушах, и ломило зубы. Все чувства возросли стократно. Перед глазами портье проплывали картины из жизни могущественного клана. Скоро, совсем скоро, его ждет прекрасное будущее…
Раскручивавшаяся спиралью сила шампанским бурлила в крови Теодора, и он невольно расхохотался, каждой клеточкой ощущая все прибывающее могущество. Немного успокоившись, портье откинулся на жесткую спинку кресла, запрокинул голову, да так и застыл: с потолка на него смотрел его двойник, только с азиатской внешностью. По губам змеилась тонкая улыбка, блеклые безжизненные глаза медленно поглощали свет, погружая пространство вокруг вампира в бездонный мрак.
Не успел Тедди опомниться, как вместо кресла под ним оказался холодный мерцающий камень. Испуганно осмотревшись, вампир не рискнул покинуть этот островок реальности: даже его зрению было не под силу проникнуть сквозь чуждую всему сущему завесу тьмы. Вернулось едва забытое чувство беспомощности.
— Я уже здесь был… — портье всем своим упырским естеством ощущал опасность.
Неожиданно тишину нарушило гудение пламени: по бокам от алтаря возникли два огненных столба, поднявшись на несколько метров, горящие колоны на мгновение замерли, затем заколыхались и потекли навстречу друг другу, пронзая мрак. Едва их концы сомкнулись, на вампира навалилась безысходность. Он чувствовал в себе пробуждение высших сил своей расы, но проснувшаяся память крови кричала, что против представшей перед ним мощи бессилен даже самый древний представитель ночного племени.
Над алтарем проявилась перевернутая пентаграмма, вписанная в двойное кольцо. Казалось, ее линии прожигают полотно тьмы, заставляя пространство корчиться в конвульсиях. Напротив каждого луча в среднем поле кольца пламенели начертанные рунами древние, давно забытые имена.
— "Я дам тебе ключ от семи Колодцев и Отверстий Бездны и Двенадцати Источников в основании ее, которые есть врата, ибо имя Мне — Строитель Башни и Охотник, не знающий жалости."* — мягкий голос звучал отовсюду.
Тед вяло приподнял голову. Сквозь поры его кожи сочилась густая мертвая кровь. С каждой каплей драгоценной жидкости алтарь становился все темнее, наливаясь пульсирующей силой. Упырю хотелось завыть: в шаге от могущества так глупо попасться. Как муха в паучьих сетях, он беспомощно взирал на собственную гибель.
— Вожделение и гордыня — мои любимые пороки, — едва слышный смех перышком коснулся чуткого вампирского слуха. — Подверженные этим грехам легче ломаются. Вот ты, Тедди-бой. Что ты готов отдать за свое жалкое посмертие? — вкрадчиво поинтересовался голос.
— Все… — Тед хотел выкрикнуть это обещание, но из пересохшего горла вырвалось лишь едва слышное шипение.
— О, надо же! Так много мне даже не нужно, — снова рассмеялся невидимый собеседник. — Мне ведь, собственно, требуется от тебя сущий пустячок… — вампир ждал продолжения, едва не теряя сознание от ужаса, ждал, как приговора, а пауза все затягивалась. — Сила! — прогремело вдруг, и Тед сжался. — Сила, дарованная тебе самой богиней смерти!
— Да! — придушенно пискнул несостоявшийся родоначальник клана.
И в следующий миг пентаграмма начала медленно, а потом все быстрее и быстрее вращаться, постепенно превращаясь в гигантскую воронку, разрастаясь, захватывая все вокруг: тьму, свет, неожиданно проявившиеся стены, коридоры, комнаты. Казалось, отель плавится и стекает тонкими струйками в этот провал. Пасть портала все увеличивалась, сохраняя незыблемым островком реальности лишь потемневший алтарь и скулящего от страха и бессилия вампира на нем.
"Хостел-Люкс" содрогнулся и застонал. По стенам пробежала волна, полы вздыбились. Звон разбитых зеркал и окон грянул победным тушем. Крики перепуганных постояльцев заглушил грохот ломающейся мебели. Где-то вспыхнул пожар. Где-то забила фонтаном вода из кранов и канализационных труб. Но все это исчезало и появлялось снова, чтобы снова исчезнуть. Языки голодного ничто — вырвавшихся из межмирового пространства еще не рожденных и уже давно погибших реальностей — слизывали куски здания, захватывая небо, и землю, выплевывали, не переварив, но хаос выкидывал новые щупальца, все более жадные, все более прожорливые. Разбуженные катаклизмом, люди выбегали из обезумевшего здания в одних ночных сорочках. Нелюди спешили спасти то главное, что было для них основой их странного существования — силу. Темную или светлую, живую или мертвую, но столь лакомую для бескрайней пустоты освобожденного никогда. Лишь немногие сохраняли спокойствие настолько, чтобы не утратить восприятие хрупкой цепочки причинно-следственных связей. Или напротив, настолько сошли с ума, что еще верили в ее призрачное существование.