К окончательному восторгу, граничащему с умилением, я пришел, помнится, когда профессор сказал:
— А скоро я отправлюсь в отпуск.
— Где вы собираетесь отдыхать? — спросил я.
— В разных местах, — сказал он. — Я, видите ли, дорогой мой, провожу свой отпуск в сельских и районных больницах. Сельские врачи очень нуждаются в консультациях, в советах. Там так много работы, любопытного, так много больных, которым надо срочно помочь!
— Как вы туда добираетесь? — спросил я, малость ошалев от такого объяснения.
— А как придется, — мило улыбнувшись, сказал он. — На поезде, на самолете, где в автомобиле, где на катере, где на лошадке. И, знаете, я прекрасно отдыхаю. Прекрасно!
Нет, он не хвастался. Я в этом могу поклясться. Но что же все-таки произошло? Что писать мне в своей объяснительной записке?
На следующее утро я пошел в редакцию. Настроение у меня было такое ужасное, будто меня туда тянули на аркане. Я нисколько не сомневался в том, что совершил нечто непоправимое, что Алеша непременно выгонит меня из еженедельника, демонически и дружески при этом хохоча. В записке, лежавшей в моем кармане, значилось, что я признаюсь в полнейшей своей медицинской безграмотности, что в репортаже описано лишь то, что было рассказано мне человеком, глубоко мною уважаемым, которому безгранично верил и продолжаю верить. Конечно, ответ этот никого не мог удовлетворить, поскольку причина ошибки, допущенной мною на страницах еженедельника и выявленная с таким глубоким сарказмом ведомственной газетой, не была мною выяснена или, как говорят, осознана до конца.
Итак, я приготовился к самому худшему и для храбрости даже принял "внутрь" в баре, что был в те славные времена на площади Пушкина, где было всегда так шумно и весело и где официантки, если бывала нужда, записывали нам в долг.
Первый, кого я встретил в редакции, был заведующий отделом информации Шинберг.
— Смотри! — радостно кричал он, размахивая перед моим носом какой-то бумажкой, — Смотри, смотри! Это же черт знает что! — Он был так возбужден и радостей, что долго еще махал и тряс над моей головой этой бумажкой.
Наконец Шинберг изнемог, запыхался, и мне удалось заполучить ее.
И я не поверил своим глазам.
На официальном бланке директора Минской хирургической клиники, ректора Минского медицинского института, доктора медицинских наук, профессора Корчица было написано примерно следующее:
"Все, что сказано в репортаже о моих операциях на сердце, истинная правда. Если уважаемый коллега профессор Д. хочет детально познакомиться с моими методами, покорнейше прошу его посетить мою клинику, и я все ему объясню. Аналогичное письмо послано в газету.
Прошу редакцию еженедельника проследить за публикацией моего опровержения". И стояла подпись — "Е. Корчиц".
— А! — отдышавшись, вновь закричал Шинберг. — Видал? Вот как у нас! Знай наших! — Он схватил меня за рукав. — Идем к Алеше.