Жизнь снова открыла Мишке в эту минуту еще одну свою тайну.
Тайна заключалась опять в двухкопеечной монете. Дело в том, что продавщица дала Саше две копейки сдачи, а Мишке не дала ничего. Это невероятно его огорчило. И он стоял у прилавка, пораженный случившимся, оскорбленно глядя на продавщицу.
— Что же вы стоите? — спросила она.
— А сдачу? — спросил Мишка.
— Я же ему сдала.
— А мне?
— А тебе не полагается.
Как это не полагается? Саше полагается, а Мишке не полагается? Вот еще новость!
Мишка был предельно вежлив и терпелив.
— Может быть, вы думаете, — не спеша стал он объяснять, по обыкновению растягивая, напевая слова, — может быть, вы думаете, что мы с ним из одной семья? Так, пожалуйста, мы с Саней совсем из разных домов.
— Иди, не мешай работать, — сердито сказала продавщица. — Ишь какой!
— Но мне тоже нужна сдача, — настаивал Машка. — Как же так?
Однако скоро их оттерли от прилавка, и они побрели друг за дружкой к выходу. Саша сжимал в кулаке маленькую монетку, а Мишка судорожно глотал большие обидные слезы.
И не понимал он, что это жизнь, катящая на всех парах, вновь показала ему одну из своих загадок, дала возможность сделать еще одно очень важное открытие. А сколько их, этих открытий, впереди? Пусть только будет в них больше радости, чем огорчений. Или поровну. Поровну тоже неплохо, когда познается жизнь, её великая правда.
Хлопнула кухонная дверь, Мишкины ноги спешно протопали по веранде, и вот он уже возбужденно заходил, заколесил по столовой и самозабвенно, однако не спеша, словно сказитель, запел свой рассказ:
— Ба-ба! То-олько я-яя воше-ол в ку-ухню, только взя-ал зубную щё-ётку, то-олько окуну-ул её в во-оду-у…
Мишкина бабушка пришла из кухни в столовую, как она полагала, всего на секунду, чтобы взять солонку, но тут же забыла, зачем пришла, увидев Мишкиного деда, и завязала с ним оживленную беседу по поводу вчерашнего посещения Мишкиным дедом своего профессионального клуба, или, как говорила бабушка, родного дома, что в сокращенном ее изложении именовалось роддомом. Бабушке очень хотелось выведать, почему дед так долго пробыл в своем родном доме, а дед все увиливал от прямого ответа.
Теперь бабушка, уже забыв и про беседу с дедом, подбоченясь, внимательно, с любопытством слушала Мишкино песнопенье.
— То-олько окуну-ул ее в во-оду-у, то-олько взя-ал зубной порошо-ок, — в беспокойстве суетясь по комнате, пел малыш, — то-олько…
— Вот гляди, — восхищенно сказала бабушка, обращаясь к деду, — пока от него добьешься, в чем дело, весь дом может сгореть.
— Да, — сказал дед, даже с большим, чем бабушка удовольствием, глядя на внука, самого своего лучшего, как он говорил, друга и приятеля. — Так сказать, "взволнованно ходили вы по комнате…"
— То-олько я-я хоте-ел су-унуть ще-етку в ро-от, ка-ак зашипи-ит, — продолжал меж тем свой рассказ-песню явно обеспокоенный чем-то малыш.
— Ну что, что там? — не вытерпела бабушка, которой, видно, тоже передалось его беспокойство. — Скажешь ты наконец, что там с тобой стряслось?
Мишка вдруг остановился как вкопанный, вытаращил на бабушку карие глазищи и выпалил одним духом:
— У тебя там все молоко выкипело!
— Ах ты батюшки, совсем забыла про это молоко! — вскричала бабушка и, насколько позволяли ей возраст, полнота и достоинство, ринулась на кухню.
— Молодец, — сказал дед после ее исчезновения. — Очень правильно действуешь. Всегда и обо всем надо рассказывать с толком, с чувством, с расстановкой. Молодец!
Это было рано утром, накануне завтрака, в самом начале морозного солнечного зимнего дня.
Ночью выпал небольшой сухой снежок, припорошил дорожку, что вела от крыльца к калитке, и Мишка, вышедший после завтрака на крыльцо в подпоясанной, как у извозчика, чтобы теплее, меховой шубенке, сейчас же взялся за метлу.
Искрящийся под солнцем снег был легкий, Мишка шустро махал метлой направо-налево, снежная пыль летела из-под метлы тоже туда-сюда, и Мишка, раскрасневшийся от работы и ядреного морозца, подвигаясь следом за метлой, приговаривал:
— Ух ты, матушка-метла, рукодельница, пошла! Ух ты, матушка-метла, рукодельница, пошла! Ух! Ух!..
Дойдя до калитки, он обернулся, оглядел труды рук своих, взвалил метлу на плечо и деловито затопал тяжелыми галошами, с трудом натянутыми бабушкой на валенки, чтобы не простыли ноги. Потом мужичком зашагал к сараю: там тоже надо было навести порядок.
И опять он яростно замахал метлой, подвигаясь вслед за ней и приговаривая: