— Ух! Ух! Ух ты, матушка-метла, рукодельница, пошла! Ух! Ух!.. — Только снег запылил из-под метлы, так он старательно расчищал путь к сараю.
И тут, вроде бы совсем некстати, вышла на крыльцо бабушка и крикнула:
— Мишенька! Сходи к калиточке, посмотри, не принесли ли почту!
Мишка обернулся, строго и весело поглядел на нее, подумал, помешкал, что-то соображая, крикнул:
— Я не слышал, сходи сама! — и опять принялся с молодецкой удалью махать по снегу метлой.
Право же, отрывать человека от такой серьезной работы не стоило. И совсем, конечно, не стоило обращать внимание на то, что половина снега после трудовых усилий этого человека оставалась нетронутой, и лежал тот снег на дорожке полосами и по правую руку, и по левую руку. Потом выйдет бабушка в подшитых валенках, в ватнике, в пуховом платке на голове и исправит все эти человеческие огрехи. И за почтой человек тоже сходит. Не сейчас, немного погодя, когда управится со снегом. Это же сейчас самая главная работа — размести дорожки.
— Ух! Ух! Матушка-метла, рукодельница, пошла! Ух!..
Но вот он замедлил свое продвижение, остановился, округлил глаза, уставился ими в одну точку и вдруг крепко задумался про зиму и про людей. Почему, когда приходит зима с морозами, снегом и льдом, люди сейчас же надевают теплые пальто, шапки, ватники, валенки, кутают головы пуховыми платками, а когда наступает весна, сейчас же скидывают всю эту одежду и потихоньку-потихоньку начинают раздеваться даже до трусиков?
Почему так получается? Зимой людям становится холодно? А если им все время махать метлами, будет жарко? А если им будет жарко, тогда сразу же снег начнет таять и лед на реках и наступит весна?
"Пришла зима, застыли реки, надели шубы человеки", — пронеслось у него в голове.
Он еще постоял, прислушиваясь к этим словам, а в голове в это время уже пронеслось:
"Пришла весна, открылись реки и сняли шубы человеки".
Где и когда он это слышал? Кто это сказал? Кто говорил такие слова? Сейчас это кто-то сказал ему на ухо или давно, но вчера или позавчера? Но надо совсем не так! Надо чтобы сперва человеки сияли шубы, а потом чтобы наступила весна. Если человеки наденут шубы, наступит зима, если человеки снимут шубы, наступит весна. Бабушка надела ватник, и сразу наступила зима. Он это сам видел. Пришла бабушка утром, одетая и ватник, закутанная пуховым платком, и сказала:
— Ну, Мишенька, вставай, просыпайся, посмотри, сколько снегу во дворе.
Он подбежал к окну и даже онемел от изумления, столько в самом деле было понасыпано всюду снега: и на земле, и на крыше сарая, и на яблоневых ветках, и на кустах. И везде он был мохнатый, пушистый и такой белоснежный, что даже внутри дома от его ровного тихого холодного сияния все как есть посветлело и словно бы обновилось.
Вот так и пришла зима: сперва Мишкина бабушка надела ватник, валенки, покрыла голову теплым платком, походила в этом одеянии по мерзлой земле, а после этого и зима со своим снегом пожаловала.
Но, быть может, все-таки наоборот? Сперва пришла зима, застыли реки, а уж потом, как следует озябнув, надели шубы человеки?
Мишка думал-думал, где тут правда, как тут быть, так крепко, сильно думал, что даже в голове что-то начало потрескивать. Так, ничего и не придумав, он пошел к деду, чтобы сообща с ним разобраться, что к чему и как тут по-правдашнему должно быть. Кто на самом деле пришел первый, а кто потом.
Он ввалился в дом пропахший морозом, в сдвинутой на затылок ушанке, в запыленной снегом шубенке, шлёпнул по столу перед дедовым носом пачкой свежих газет и заспешил, заторопился:
— Дед, дед, дед! Пришла зима, застыли реки, надели шубы человеки…
— Что, что? — не понял дед.
— Пришла весна, открылись реки, и сняли шубы человеки, — продолжал Мишка.
— Человеки? — спросил дед.
— Да, человеки, — подтвердил Мишка.
— Кто же это сочинил?
— Само. Я мел-мел, а потом — раз! — и что-то такое само заговорило во мне, как патефон.
— В поэзию, значит, занесло тебя, сердешного, с трудов-то праведных?
— Ага, — согласился Мишка. — Ты, дед, скажи: пришла зима и человеки надели шубы или как?
— Правильно, солидно. Озябли — и сейчас же шубы на себя. Потеплело — шубы-шапки долой. Все правильно.
— А не наоборот?
— Ни в коем случае. Зачем же. Зачем же, сам посуди, человекам зря париться? Ты видал кого-нибудь посреди лета в меховой шубе?
— Видал, — сказал Мишка.
— Кого?
— Серенину да Санину бабушку. Ты сам ее тоже видел.
— Это верно, — согласился дед, вспомнив, как восьмидесятисемилетняя, совсем потерявшая разум старуха, в валенках, в меховой дохе, обмотав шалью голову, стояла июльским жарким днем посреди улицы и по дряблым щекам ее текли горькие слезы. Напротив старухи стояли Мишка с Саней, почти трусиках, загорелые, крепкие, и с любопытством смотрели на нее.