— Товарищ начальник! Во время вашего отсутствия по случаю экстренно-важной инспекционной поездки во вверенном вам подразделении будут мир и благодать. Сейчас же допьем-доедим и четким строевым шагом отправимся на пруд. Какие будут ваши указания насчет обеда?
— Дылда ты, Стаська, — сказал Петр Кузьмич, ласково поглядев на сына, и, уже направляясь к выходу, сказал жене. — Насчет обеда, если чего такого не хватит, ты, Вася, скинешься с ними. Уразумела?
— Ладно, ладно, иди уж, — сказала баба Вася, закрывая дверь. — Скинусь. Поезжай, наведи порядок, как же…
И Петр Кузьмич поехал.
В долгом времени аль вскоре, сделав две пересадки, без особых трудов и волнений, лишь немного помяв бока при посадке и высадке, он прибыл в родные, любезные сердцу его места.
Территория, находившаяся под его пристальным и ревностным присмотром, была не так уж велика, но не так и мала. Начиналась она от Астахова моста, и главное ее направление шло напрямик по Ульяновской, потом по Тулинской улицам, через площадь Ильича и потом, опять же никуда не сворачивая, вдоль по шоссе Энтузиастов под железнодорожный мост Курской и Горьковской дорог, вдоль Курской канавы, мимо завода имени Войтовича и кончалась на стыке Старообрядческой и Проломной улиц. Если по этому главному направлению пройтись пешком, потратишь не так много времени. Но это-то направление, особенно участок его от Астахова моста до площади Ильича да прилегающие к нему улицы, и хотелось Петру Кузьмичу сохранить для потомства в полной неприкосновенности! Даже одни лишь названия давали ему право утвердиться в этой идее: Волочаевская, Самокатная, Коммунистическая, Школьная, Библиотечная и — рабочие переулки. Рабочие переулки! Но центральными все-таки были Тулинская и Ульяновская. Именно по этим улицам двигались некогда к центру Первопрестольной сомкнутые грозные колонны рабочих демонстрантов с красными знаменами, а потом, с оружием в руках, подпоясавшись ремнями да пулеметными лентами, поспешали к Кремлю боевые рабочие дружины. По этим улицам проезжал к рабочим курских железнодорожных мастерских Владимир Ильич Лепин.
Площадь Ильича, Тулинская, Ульяновская…
Теперь Петру Кузьмичу Маслову надо было установить, какой урон и в каких размерах может быть нанесем этим достопримечательным историческим улицам строительством нового, как сообщил Стаська, дома.
Еще подъезжая к Астахову мосту, он начал волноваться, а когда троллейбус свернул на Ульяновскую, Петр Кузьмич и вовсе потерял покой, заерзал на сиденье, закрутил головой из стороны в сторону. Однако, если не считать нового здания иностранной библиотеки, выросшего с угла на Яузской набережной, Ульяновская улица до самой Землянки была пока в полной неприкосновенности, что очень обрадовало товарища Маслова. А вот когда троллейбус вынырнул из-под моста на Садовом кольце, Петр Кузьмич насторожился, но — напрасно: слева промелькнули только те новые строения, про которые Петр Кузьмич знал давно и которые, так же, как и библиотеку возле Астахова моста, воспринимал с огорчением и неудовольствием, но как неизбежности, с коими приходилось мириться. Дальше опять все было хорошо, по-старому. Показались побеленные, словно сахарные стены Андроньевского монастыря, и от площади Прямикова, первого председателя Рогожско-Симоновского райсовета, началась Тулинская улица. Двух- да трехэтажные дома ее, много повидавшие на своем веку, но еще очень прочные и с виду удобные, стояли весело, тесно, и неширокая улица была празднично, по-полуденному, по-воскресному пустынной, насквозь пронизанной солнцем до самой площади Ильича, куда и пришагал ни шатко ни валко Петр Кузьмич Маслов, выбравшийся из троллейбуса у площади Прямикова.
Шел Кузьмич по Тулинской, улыбался бог знает чему и все-то тут было ему знакомо с детства: аптека, гастроном, парикмахерская, мануфактурный магазин…
— Ба! Сколько лет! Петр Кузьмич, дорогой. — На него, растопырив руки, шел здоровенный малый. — Как здоровье, как жизнь молодая? — спрашивал малый, облапив Кузьмича, который от неожиданности никак не мог вспомнить, кто этот малый и откуда.
Малый был очень рад встрече и не выпускал Кузьмича из объятий до тех пор, пока тот не объяснил, как обстоит дело со здоровьем и молодой жизнью.
После этого шагов через пятьдесят Кузьмичу повстречалась знакомая бухгалтерша из сталепроволочного и тоже стала расспрашивать о здоровье и о том, хорошо ли ему живется на новом месте. Кузьмич отвечал: со здоровьем бывает всяко, а жить на новом месте, как говорится, и скучно, и грустно, и некому руку пожать.
— А мы пока в старом доме так и живем, — с недоверчивой улыбкой выслушав его, сказала бухгалтерша. — И когда нам дадут, неизвестно. А как хочется пожить в новой квартире, знали бы вы! Ах, как хочется!