— Ну, об этом ты могла бы и не говорить. Сами знаем. — У него была такая привычка — подчеркивать, что он все давно знает сам.
Николай после этих слов виновато улыбнулся матери, как бы извиняясь за бестактность брата. Но она сделала вид, что ничего не заметила: не тот был час, чтобы прикрикнуть, как, бывало, на Сашу.
Ах, Саша, Саша! Он и теперь, уже с седыми висками, продолжал тревожить мать своим поведением: взял да и женился недавно второй раз, бросив первую жену с ребенком. Василиса Петровна послала ему два больших сердитых письма, но они нисколько не образумили его.
За всех она была спокойна, только Саша со своим трудным характером да Леня, самый младший, все заставляли волноваться.
Леня появился в ее доме осенью 1941 года. Она нашла его на вокзале. Родители Лени погибли в Калинине при бомбежке, а сам он отстал от эвакопоезда.
Не думалось ей тогда, что не успеет она поставить Леню на ноги. "Как он теперь один останется? Рубашки вот надо бы снять", — с обычной своей заботой подумала она.
Скрипнула дверь, вошел Леня и так осторожно и тихо нагнулся над ней, что она почувствовала это лишь по его близкому дыханию и открыла глаза.
— Что ты?
— Не заболела ли ты, мама? — спросил он.
— Худо мне, — призналась она вновь, смежив веки. — Помру, видно, Леня.
— Ну что ты говоришь такое! — с тревогой и досадой воскликнул он.
— Я вот про тебя, как ты один останешься.
— Сейчас я "неотложку" вызову, — нахмурился Леня, не на шутку встревоженный.
— Не надо, милый. — И она слабым, вялым движением сухой морщинистой руки дотронулась до его плеча. — Лучше Ольгу позови.
Леня схватил плащ, шляпу и выбежал из дому, одеваясь на ходу.
Живковы жили на соседней улице. Леня ворвался к ним в квартиру, крикнул отворившей ему высокой полногрудой женщине, у которой все было строгое — и гладкая, на пробор, прическа, и выражение карих глаз, и манера держать себя (это и была Ольга Ивановна):
— Маме плохо! — и опрометью кинулся обратно.
Ольга Ивановна с мужем прибежали следом за ним.
— Что с тобою, мама? — крикнула она, лишь появившись в комнате.
— Плохо, Ольгунька, помру, видно, — тихо отозвалась Василиса Петровна. — Ты за Леней присмотри, не бросай его. Рубашки там…
— Леня! — решительно распорядилась Ольга Ивановна, привыкшая к тому, что ее беспрекословно все слушаются. — Вызови "неотложку".
Леня метнулся на улицу.
Однако все уже было напрасно, и пять минут спустя Василисы Петровны не стало.
Маленькая усталая старушка с простым, морщинистым, добрым лицом и тем живым, еще не успевшим отойти от нее выражением всепрощающей и всеобъемлющей любви и нежности к людям, какое встретишь у сотен тысяч, а может, у миллионов наших русских старух, словно заснув, лежала на диване, а со стены, с портрета в черной рамке, внимательно, чуть грустно, смотрел на нее большеглазый майор с Золотой Звездой Героя и тремя орденами Ленина на груди.
Василий Живков и Ольга Ивановна стояли подле дивана и не оглянулись, когда вбежал врач.
— Поздно, — сердито сказала Ольга Ивановна, глотая слезы. — Нет уж больше нашей матери.
Хлопоты по похоронам Василисы Петровны взял на себя Василий Живков, человек толковый, расторопный, деятельный, безумно влюбленный в свою красивую строгую жену, любое слово которой — это всем было известно — выполнял в одну секунду.
Он все сделал быстро и аккуратно и так точно, будто только и занимался тем, что хоронил людей: выправил необходимые документы, известил Алену Ивановну, послал телеграммы Николаю Ивановичу и Александру Ивановичу, заказал гроб, автобус, оркестр, и уже день спустя останки Василисы Петровны повезли хоронить.
Утром, чуть свет, прилетел на самолете Николай Иванович с женой и тремя сыновьями-трактористами — здоровыми, как и отец, обветренными парнями. На глазах у Николая Ивановича блестели слезы.
Не было только Александра Ивановича, которому и ехать-то до Москвы меньше трехсот километров.
На улице было по-сентябрьски тихо, солнечно, но не жарко, и когда выносили из дома гроб и ставили его в автобус, во дворе провожать Василису Петровну собралась большая притихшая толпа, а в углу двора, возле дровяных сараев, все еще висели на веревке выстиранные морщинистыми, весь век не знавшими устали руками Василисы Петровны Ленины рубашки.
"Почему нет Александра?" — думали и Николай, и Ольга, и Алена, и Леня, и всем им было стыдно перед людьми, что он не приехал проститься с матерью.
А Александр Иванович, получив телеграмму, сперва не придал ей никакого значения, так как в ней было написано следующее: "Умерла Петровна. Похороны завтра час дня на Калитниковском кладбище, Жуков".