— Вот так, — сухо прервал его Терентьев. — Приказано идти вперед. Следите за нами. В случае чего прикройте нас пулеметами. Остальное знает Симагин. Сейчас же приведи взвод в боевую готовность.
— Ясно, — озабоченно сказал Краснов, направляясь к блиндажу.
— Валерка, за мной, — скомандовал Терентьев и, перекинув автомат за спину, поплотнее надвинул на лоб каску, подтянулся на руках и перевалился через бруствер.
И вот они оказались вдвоем — командир и ординарец — на ничейной земле, между своими и немецкими окопами, и медленно, осторожно, распластавшись на влажном, отогретом солнышком суглинке, поползли, все дальше и дальше удаляясь от своих траншей.
Вдруг вдалеке, слева, возле леса послышалась частая суматошная трескотня автоматов и усталый, нестройный крик: "А-а-а-а!" "Наши пошли в атаку", догадался Терентьев, не переставая ползти. Там же ударили тяжелые немецкие пулеметы, захлестнувшие своим собачьим лаем и этот нестройный усталый солдатский вопль и треск автоматов. Терентьев с досады даже выругался.
Кругом опять все стихло.
А Терентьев с Валеркой, благополучно миновав лощину, тем временем стали медленно вползать на взгорок, все ближе и ближе к немецкому брустверу, из-за которого, как казалось Терентьеву, быть может, давно уже следят за ними вражеские наблюдатели и лишь выжидают, когда будет всего удобнее расстрелять отчаянных лазутчиков одним коротким лаем пулемета.
Так или примерно так подумалось Терентьеву, и он, тут же охваченный чувством мгновенного смертельного страха, ткнулся головой в землю.
Замер подле него и Валерка.
Терентьев лежал, плотно прижавшись к земле всем телом от лба до ступней, умоляя себя двинуться вперед хоть на сантиметр, понимая, что если он не заставит себя сделать этого сейчас, сию минуту, то все погибнут, и он ничего не сможет сделать с собой и поползет обратно. "Ну же, ну, подними голову и — вперед. Еще немного вперед…"
А до траншеи осталось чуть более пятидесяти метров. Терентьев, остановясь и сделав Валерке знак, чтобы тот лёг рядом с ним, опять с досадой пожалел, что нет с ним сейчас автоматчиков. Действительно, один только взвод автоматчиков, отчаянный рывок — и они в траншее. А там попробуй возьми наших. Хрен возьмешь!
Но теперь как ему быть? Не пойти ли на дерзость? Если нет автоматчиков, есть восемь ручных пулеметов. Это, конечно, не одно и то же, но когда нет автоматчиков, есть знаменитые дегтяревские "ручники". И при них шестнадцать человек. А в придачу — он с Валеркой. Если ворваться с ручными пулеметами и тут же подтянуть "максимы" от Краснова, потом из других взводов, а следом за ними — минометы, пушки на прямую наводку, на картечь!
Как же он раньше не подумал об этом! Надо было решить все это раньше, раньше!.. Но ведь еще не поздно и теперь?
И он поступил так, как подсказывали ему его совесть, честь, отчаяние и безвыходность положения.
— Слушай внимательно, — зашептал он Валерке, не отрывая лихорадочно блестевших темных глаз от немецкого бруствера. — Выкладывай все свои гранаты, ползи назад, передай приказ: все ручные пулеметы немедленно сюда, ко мне. Скажешь, как только ворвемся в траншеи, чтобы на катках, бегом, прикатили сюда "максимы" от Краснова, а следом чтобы снимали станковые пулеметы других взводов и петеэровцев, и сам Симагин чтобы то: же сюда. Ясно?
— Ясно, — прошептал Валерка, выкладывая из карманов гранаты.
— Ступай.
Валерка попятился, но Терентьев, даже не оглянувшись, понял, что он еще тут, никуда не уполз.
— Ступай, мать твою так, — зло прошептал он, не оглядываясь. — Выполняй приказ.
И только тогда Валерка исчез.
А он остался один.
"Видят они меня или не не видят?" — думал он о немцах, удобнее раскладывая возле себя на земле гранаты. Расстегнув кобуру, вытащил пистолет и положил его тоже под руку, рядом с автоматом. — Но если они решили взять меня живым и только поэтому не стреляют в меня, то у них наверняка ничего не выйдет. У меня десять гранат, автомат с полным диском, пистолет. А это не страшно. В конце концов приказ есть приказ. Я ушел вперед, выполняя этот приказ, и им не удастся взять меня живым. Но добрался ли Валерка до Краснова? Сейчас будет восемь ручных пулеметов, рванемся и — там… А почему у них так тихо? Быть может, они все-таки ушли? Они часто так делают: вдруг снимаются и уходят". И только он так подумал, как у него возникло жгучее, нетерпеливое желание подняться в полный рост и…
Что было бы вслед за этим, он не знал. Просто хотел подняться, распрямить плечи и заорать со всей великой своей юной радостью: "О-гого!"