Они дошли до барака, где им дали комнату на восемь коек, со столом, табуретками, марлевыми занавесками на окошках, постельное белье, тюфяки и подушки, а пока девушки устраивались, мыли пол, протирали оконные стекла, стелили постели, Гапуся сходила с вербовщиком к прорабу на стройку и все там узнала: где работать и что делать.
Работать предстояло даже не на самой плотине, на шлюзах или на канале, а в городе, где отстраивались многоэтажные жилые дома. Только и славы выходило, что эти дома принадлежали ГЭСстрою. Дела для бригады были подобраны самые что ни есть черновые: таскать кирпичи, доски, мешать цемент с песком, гасить известь и так далее.
Это очень опечалило Гапусю Синепупенко.
— А что я у вас хочу спытать, — кротко молвила она прорабу. — Вы будете коммунист или беспартийный?
— Я член партии, девушка, с тысяча девятьсот тридцатого года. Ты еще под стол пешком ходила, когда я в партию нашу вступал. Поняла?
— Это я поняла даже очень хорошо, — ответила Гапуся. — Только вы-то что ж так плохо понимаете?
Прораб был худ и костляв до того, что глаза б на него не глядели. А такая жуткая худоба была у него от туберкулеза. Лечился он от этой болезни давно, но на поправку дело никак не шло, особенно за военные годы, когда было и не до лекарств, не до диеты.
Вопрос синеглазой жизнерадостной девушки удивил и озадачил его.
— Что такое?
— Так вы ж плохо понимаете, что мы вовсе не за тем сюда ехали, чтоб дома чинить. Мы на ГЭС ехали!
— А, вот ты о чем, — усмехнулся прораб. — Учти, здесь все одно и то же говорят, так что не ты первая с такими речами выступаешь. Я тебе вот что скажу как коммунист. Ты комсомолка?
— Ага.
— Вот и будешь работать там, где тебя поставят. Как я работаю, как другие. Строить жилье для рабочего класса — так же почетно, как и плотину восстанавливать. Так и бригаде своей скажи и себе на носу заруби хорошенько. А месяц-другой поработаете у меня, отпущу на плотину, препятствовать не буду. Но вы тут проявите себя, покажите, на что способны.
— Это мы сможем, — заверила Гапуся.
Когда, вернувшись от прораба, она рассказала подружкам, что и как, девушки некоторое время посидели, пригорюнясь, на табуретках возле тумбочек и потом затеяли промеж себя скандал.
Скандал начался с того, что кто-то укоризненно, огорченно спросил у Гапуси:
— Что же ты, бригадир, не сказала начальству, что мы приехали сюда плотину строить?
— Ты тоже могла спросить про это у вербовщика. Язык бы не отсох.
И зашумели:
— Ты бригадир.
— Отстаивай наши интересы.
— Правильно, девочки!
— Раз бригадир, значит…
— Что значит? — подбоченилась Гапуся и грозно встала возле одной из девчат, которую и не знала еще, как зовут, и которую страх как напугала своим грозным видом. — Что значит? Хочешь, так я тебе это бригадирство сейчас же и передам? Все мои полномочия? И пойди поговори с начальником. Он такой худющий от всех нас сделался, что едва на ногах стоит. Когда надо будет, через месяц-другой, он мне честное слово коммуниста дал, что переведет нас на плотину.
— А ты и поверила?
— А я комсомолка и должна верить слову коммуниста.
— А я вот не верю. Вранье. Сказал твой коммунист да тут же и позабыл.
— Что?
— А вот и то. Не выйдем на работу — и всего делов.
Эти слова потонули во всеобщем гаме. Так всегда бывает, когда заспорят сразу несколько девушек, или даже девочек, или, не приведи боже, несколько настоящих, знающих себе цену женщин. Тут хоть уши затыкай и беги прочь сломя голову, только бы подальше.
Кричали:
— Правильно!
— Как миленьких обманули!
— Нужны мы им, страсть!
— Пообещал, и ладно!
— Не выходить, и все тут. Что они с нами сделают!
Благоразумные кричали:
— А не выйдем — под суд отдадут!
— Будут они с нами нянчиться!
— Сначала надо научиться специальности, а потом и условия ставить!