— Местом жительства, товарищ председатель, я обеспечен, приютил один товарищ, но вот поставить меня на довольствие строго необходимо. И желательно занятия боевому делу начать незамедлительно. Время не ждет, товарищи, скора грядут решительные события.
Надо сказать, что за обязанности инструктора военный моряк, взялся со всей революционной душой. Четыре десятка молодых рабочих, числящихся в заводской дружине, буквально с первого часа начала занятий взвыли, с тоской вспоминая предыдущих инструкторов. Бег, прыжки, преодоления природных препятствий, упражнение с оружием (у кого не было оружия, выдали деревянные оглобли) — занятия шли каждый день, кроме воскресенья, а вместо отдыха шли политзанятия. Вечерами инструктор Кузнецов, прихватив положенный паек, убывал в сторону центра на трамвае, а молодые дружинники, еле волоча ноги от усталости, разбредались по домам.
Доходный дом в Апраксином переулке.
Губернский секретарь Новожилов Владимир Михайлович, чиновник двенадцатого класса, служащий в одном из береговых учреждений при Адмиралтействе, подошел к воротам доходного дома, в котором его почтенный родитель снимал великовозрастному чаду скромную трехкомнатную квартиру, около двух часов ночи, довольно улыбаясь и негромко мурлыкая в, недавно отпущенные, усы:
— Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта….
В душе бушевала весна, в бумажнике ласково шелестели купюры честного карточного выигрыша, а на губах еще сохранялся вкус поцелуев молоденькой актриски одного из Императорских театров, в связи с революционными волнениями, оказавшейся в сложной жизненной ситуации. К удивлению морского чиновника, ворота во двор были приоткрыты, а дворника поблизости не наблюдалось. Владимир Михайлович опустил в карман брюк монетку, которой он собирался одарить стража ворот, шагнул в темноту двора, когда из темноты подворотни к нему приблизилась невысокая человеческая фигура.
— Господин Новожилов? — фигура превратилась в квадратного матроса в ладно подогнанной форме, но вольнодумно расклешенных, на ширину «Балтийского моря», клешах: — Вам повестка!
Новожилов на автомате принял сложенную втрое бумажку, развернул ее и погрузился в чтение.
— Но позвольте! Что значит «Немедленно, по получению сего»? Я никуда идти не собираюсь и вообще, это возмутительно….
— Значит, не пойдешь? — матрос улыбнулся ласковой улыбкой крокодила, но подвыпивший в гостях Владимир Михайлович этот знак Вселенной проигнорировал, после чего что-то мелькнуло и в животе молодого чиновника взорвалась бомба.
Следующие несколько минут Владимир Михайлович видел сквозь выступившие в глазах слезы только снег, а потом мраморные ступеньки родного парадного. Кто-то подхватил пытающегося вздохнуть молодого человека под руки и потащил его, не давая не отдышаться, ни разогнуться.
— Господи, опять напился! — сплеснула руками горничная Аглая, распахнувшая дверь на требовательные звуки механического звонка. Девушка иногда засыпала в одной постели с Владимиром Михайловичем, поэтому считала себя вправе на некоторые отступления от этикета.
С губернского секретаря сорвали шинель, и как он был — в калошах, потащили по вощеному паркету в сторону кабинета.
Возмущенная реплика горничная внезапно сменилась испуганным «Ой», после чего Владимир Михайлович ее более не слышал. Все это время в его, опущенной к полу голове вертелась только одна мысль — «Боже мой, матрос ударил офицера!»
Владимир Михайлович, скромный военный чиновник по Адмиралтейству, обожал представляться дамам мичманом флота, списанным вследствие контузии на берег, что не заметил, как стал считать себя офицером, и сейчас он судорожно думал, как обязан поступить офицер флота, получив оскорбление действием от нижнего чина…
Между тем господина Новожилова освободили от лежащего в кармане дамского «браунинга», с рукояткой слоновой кости, и оставили приходить в себя на стуле. Агрессивный морячок сопел за гнутой спинкой стула, а некто, одетый в кожаную куртку и офицерскую фуражку, стоя к чиновнику спиной, извлекал из портфеля свиной кожи служебные документы, «случайно» вынесенные Владимиром Михайловичем со службы.
— И давно вы, господин хороший, на немцев работаете? — неизвестный прекратил бесцеремонно копаться в вещах Новожилова, и теперь, присев на угол письменного стола, игрался пистолетиком, крутя его на пальце, обтянутым кожей тонко выделанной перчатки.
— Да как вы смеете! — Владимир Михайлович, кипя патриотическим гневом, попытался вскочить со стула, но тяжелая рука матроса, как двухпудовый мешок, опустившись на плечо, удержала на его месте.