Ссылаясь, как на свидетеле, на нижних чинов из числа аэродромной обслуги, я указал количество убитых и раненых нами австрийцев, руководствуясь принципом генералиссимуса Суворова — «пиши потери неприятеля побольше, чего их, басурман, жалеть».
Второй документ, заверенный рукой подпоручика Максимова представлял собой справку о нашем последнем бою, с указанием участников из состава моей партийной делегации, точного количество тел павших австрийцев, оставшихся лежать у наших позиций, а также раненых солдат неприятеля, сиречь — пленных.
И вот теперь, я, до крайности счастливый, что остался живой и не калекой, трясусь на краешке телеги, неспешно направляющейся в тыл.
Примерно через два часа неспешного телепания по узкому проселку, наш маленький караван съехал на обочину и остановился — навстречу нам, по дороге, в сторону, оставшейся за спиной, линии соприкосновения, по трое в ряд, шагала русская пехота. Судя по всему, бодро выбивая невесомую желтую пыль из галицийского глинозема, очередной батальон ударников, которым, командование затыкает очередной участок прорыва, стачивая один за другим самые верные и надежные части, пока линейная пехота и артиллерия митинговала и дискутировала на вечную тему — есть ли место подвигу или пора валить домой, братцы?
— Что, сильно австриец давит? — от строя свежего батальона к телегам подошли два прапорщика, молодые, лет сорок, не больше, на двоих, затянутые в новенькие ремни, с лучистыми глазами неофитов.
— Там, в пяти верстах, господа офицеры… — я махнул рукой в сторону, невидимого отсюда, фронта: — сегодня сотня «ударников» опрокинула австрийский батальон, заманив под кинжальный огонь пулемета в упор, а потом переколов в штыковой атаке, убив, примерно, половину вражеских стрелков. Если бы не эти твари не имели батарею, то наши бы погнали австрияков назад и восстановили линию фронта, только немного сил не хватило.
Я говорил громко, с напором, перекрикивая стоны раненых: — Если ночью тихо подойдёте, пока эти сволочи траншей не нарыли и проволоку не натянули, уверен и австрийцев всех перебьете и пушки вражеские захватите…
Прапорщики переглянулись и, как молодые бойцовские петушки, бросились догонять прошедший батальон, что-то крича, гарцующему в середине колонны на вороном коне, штабс-капитану: — Господин капитан, господин капитан! Осмелимся доложить!
Батальон пошагал дальше, держа на плечах трофейные винтовки «Манлихер», после этого тронулись и мы, надеясь к вечеру куда-нибудь, добраться. Ближе к вечеру навстречу попалась уже большая воинская колонна, скорее всего к фронту шагал целый стрелковый полк. И хотя пехота шла не так бодро, как встреченные несколько часов назад, добровольцы из батальона смерти, но этой пехоты было гораздо больше, а позади неё, отстав примерно на полуверсты, катилась батарея трёх дюймовых пушек, прикрываемая казачьей полусотней.
В вечерних сумерках наш маленький обоз добрался до расположения штаба какой-то дивизии, при котором имелся полевой госпиталь, выделяющийся красными крестами в белом круге, намалеванными на крышах и брезентовых стенках больших палаток.