Поручик оторвался от созерцания дымного колечка, после чего мотнул головой:
— Вон, за углом твои, уже строятся. Доложи офицеру, что ты прибыл, а то вновь под суд пойдешь.
Штрафную роту я увидал, как только завернул за угол траншеи. Около сотни солдат, густой толпой, лежало, сидело, стояло возле внешнего бруствера. За их спиной стоял молоденький подпоручик с серебряным свистком во рту, и наганом в руке, что напряженно смотрел куда-то в сторону тыла.
Толпу «штрафников» окружало два десятка солдат с нашивками «мертвая голова» на груди и рукавах, что сжимая винтовки, внимательно наблюдали за штрафной братией, как будто служебные собаки, ждущие команды «Фас!».
— Господин подпоручик, разрешите обратится, у меня приказ командира корпуса — Свистунова, Соколова, Никифорова, Алимова и Медведчука вернуть в тыл, так как приговор в отношении их отменен.
— Кто такой⁈ Какого черта⁈ — подпоручик, судя по белым глазам, был совсем не адекватен: — Встань в строй, кому сказал!
Штрафной народ у бруствера заволновался, «ударники» у меня за спиной крепче ухватились за винтовки, не сводя глаз с меня и «штрафников».
Н-да, видимо я не вовремя здесь появился и разговаривать со мной…
С хлопком, за нашими спинами, взметнулась вверх белая ракета, и подпоручик, надувая щеки, прерывисто засвистел в свой свисток.
Солдаты, с матами, полезли из окопа, за бруствер, выстраиваясь двумя неровными колоннами и проскальзывая через снятые секции проволочного заграждения.
— А ты что встал⁈ Вперед, вперед! — дергаясь всем телом, как припадочный, подпоручик надвигался на меня, тесня к брустверу и размахивая револьвером, по его бешенным глазам я видел, что еще немного, и он выстрелит, причем в меня, а сзади, опустив стволы винтовок, с нехорошими лицами приближались «ударники», выказывая готовность меня подсадить, причем штыками.
— Да чтоб вас всех! — я развернулся, и шустро полез из окопа, бросившись догонять солдат, которые, после преодоления линии колючей проволоки, на бегу перестраивались из колонн в редкую цепь, переходя на быстрый шаг. Я заметил, что несколько человек, бегущие компактной группой оглядываются на меня, стараясь замедлится, а через несколько мгновений в одном из этой группы я узнал Свистунова, неловко держащего винтовку подмышкой. Бешенный подпоручик, продолжая на бегу извлекать из своего свистка что-то невообразимое, обогнал меня, а сзади, метрах в пятидесяти за мной неторопливо двигалась цепь из двух десятков «ударников», строй которых замыкал тот самый поручик в перчатках, с папироской в оскаленных зубах, причем вооружен был поручик автоматом выделки моей мастерской.
— Здорово, мужики… — я догнал своих бойцов и пошел рядом с ними: — Немного я за вами не успел, привез приказ командира корпуса о вашем освобождении, так меня и слушать не стали, чуть не пристрелили.
Свистунов невесело сплюнул себе под ноги, после чего я забрал его винтовку, все равно после прошлогоднего фронтового ранения у него одна рука не работала, сунув ему свой «Браунинг» с запасной обоймой.
— Помнишь, как пользоваться?
— Справлюсь, если добежим… — над головой стали нежно посвистывать пули, сзади, метрах в ста от нас, взорвались пара австрийских гранат среднего калибра.
— Мужики, давайте поднажмем, а то артиллерией сейчас накроют.
Слева и справа от нас виднелись такие же редкие цепочки людей, идущих в атаку. Не знаю, кто нас поддерживал с флангов — такие же, как и мы, штрафники, или напротив, добровольцы ударники, но было штыков в этих цепочках, до обидного, мало.
По мере приближения к чернеющей впереди линии вражеских окопов, посвист пуль вокруг нас стал значительно гуще, а передвижение «штрафников» вперед сильно замедлилось. И, если бы не «бешенный подпоручик», что пинками и револьвером, подгонял стрелков, цепь давно бы уже залегла.
Подпоручик умер внезапно — шагнул и на середине шага споткнулся и лег ничком. Видимо он слишком много суетился и размахивал руками, за что был выцелен метким стрелком, которых у австрийцев тоже были в немаленьком количестве. Я поравнялся с лежащим на животе, лицом в траве, телом и машинально поднял отлетевший в сторону серебряный свисток на тонком кожаном шнурке, а заодно прибрал и револьвер, отрезав защитного цвета шнур ножом, который я сунул в голенище сапога.
Пулемет нас накрыл метров с трехсот — почему он так поздно начал стрелять, я не знаю, возможно, что не могли сыскать живого пулеметчика, но, в любом случае, дымящееся нагромождение бревен, что до прямого попадания русской трехдюймовки, был подобием дзота, украсился вспышками выстрелов, и «штрафники» снопами повалились на землю. С русских позиций на прикрытие заработала пара «Максимов», что заставило австрийский «шварцлозе» заткнутся.