Интересен был доклад профессора университета Лион-2 Даниэля Ривэ (Франция) о вывезенных во Францию колониальных архивах и изучении истории французского протектората в Марокко. Особое внимание он уделил личности французского генерального резидента в Марокко в 1912–1925 гг., маршала Юбера Лиотэ, который, по мнению Ривэ, «экспериментируя, создал в лице режима протектората прототип полицейско-бюрократического государства, в будущем появившегося и в Европе». Много фактов Ривэ взял из частных архивов и семейной переписки Лиотэ.
Хорошо был встречен доклад «Советские историки и социологи о Марокко». Марокканцы были очень удивлены, узнав, что у нас их страной занимались еще в прошлом веке, что советских исследователей Марокко насчитывается около 50 человек, что известный военный и политический деятель Советского государства Михаил Фрунзе опубликовал уже в 1925 г. книгу о Марокко. Удивление марокканцев (а это почти все были профессиональные ученые, преподаватели, аспиранты, студенты), да и зарубежных гостей, в общем-то понятно: долгое время у нашей научной общественности не было или почти не было контактов с марокканскими коллегами, а когда такие контакты наконец появились, то мы их поддерживали преимущественно с учеными-марксистами пли близкими к ним. Например, Аяш приезжал в СССР дважды или трижды. Поэтому для пего все сказанное в докладе не было новостью. Но для остальных… Ведь в библиотеке Рабатского университета не было даже изданной в СССР на арабском языке «Новейшей истории арабских стран». Интересно, куда был направлен тираж этой книги, в которой есть раздел и о Марокко?
При обсуждении доклада все выступавшие (А. Себти, А. Д. Фаринья, Ж. Аяш и еще двое присутствовавших, по-моему, из числа молодых аспирантов) его одобрили, а в перерыве подходили ко мне и спрашивали, где можно достать библиографию упомянутых в докладе советских работ, переведены ли они на арабский или французский языки и как можно с ними ознакомиться. Но что я мог ответить? Мы, конечно, во многом проигрываем из-за недоступности марокканцам наших работ на русском языке. В лучшем случае их читают единицы. А все, что издается по-французски или даже по-английски, легко доходит до. заинтересованного читателя в Марокко.
Но этот читатель к нам и нашей культуре (тем более к нашим публикациям по Марокко) проявляет очень большой интерес, причем не только в столице. В дни работы коллоквиума я встретил в советском культурном центре Мухаммеда Уадрхири, председателя ассоциации «Культурное возрождение» в городе Мекнесе. Меня познакомили с ним работавшие тогда в центре Петр Михайлович Пак и Николай Николаевич Дьяков, историки и арабисты по образованию, прилагавшие огромные усилия, дабы максимально информировать марокканцев о жизни в СССР и наладить контакты между марокканской интеллигенцией и советскими востоковедами, приезжавшими в Марокко. Уадрхирц, добродушный человек почти русского вида (так, кстати, нередко выглядят берберы Северного Марокко), сказал: «Мы, марокканцы, по-дружески, с открытой душой относимся к советским людям. Мекнес всегда рад вас встретить. Вы найдете у нас самый радушный прием». Это были не просто любезные фразы. Мой собеседник, по свидетельству работников нашего культурного центра, действительно был организатором ряда мероприятий, способствовавших укреплению советско-марокканской дружбы (лекций, просмотров кинофильмов, встреч по интересам). Это было особенно важно, ибо в те самые декабрьские дни 1986 г. Мекнес стал побратимом Алма-Аты и ожидал прибытия официальной делегации из столицы Казахстана.
Чтобы читателю ясен был объем связей между нашей страной и Марокко, приведу данные, которые услышал от посла Королевства Марокко в СССР Рафика Хаддауи на марокканском вечере в московском Доме дружбы в марте 1990 г. По его словам, в СССР обучаются примерно 1200 марокканских студентов, а свыше полутора тысяч, уже завершивших образование в советских вузах, работают на родине. Около 400 марокканцев обзавелись в Советском Союзе семьями, что способствовало их еще более тесным, в том числе родственным, связям с нашей страной.
Мне лично приходилось встречать не только в столице королевства, но и в Танжере и Мекнесе марокканцев с советскими дипломами. Обычно они отлично говорят по-русски, что, в частности, облегчается периодическими поездками в СССР с целью повышения квалификации. Вообще, на мой слух, русская речь в Марокко звучит наиболее чисто во всем арабском мире.
Возвращаясь к коллоквиуму, стоит вспомнить, что многие из его участников прямо указывали, что особенно тесны у них научные связи с Францией и США, но совершенно не развиты с нами. Мухаммед Кабли, «один из ведущих марокканских медиевистов, прямо сказал: «Главная причина этого — языковой барьер, а также дальность расстояний и отсутствие традиций. Но все это надо преодолевать. Контакты надо организовывать, поддерживать, даже провоцировать» Примерно то же говорили и остальные.
О жажде более близкого ознакомления с достижениями советской науки, прежде всего арабистики и африканистики, свидетельствовал «круглый стол», организованный на факультете гуманитарных наук Рабатского университета уже после завершения коллоквиума. В нем участвовало 15 человек, в основном преподаватели университета, но также представители и других научных центров столицы Марокко. Тема «круглого стола» была та же: «Советские историки и социологи о Марокко». Но разговор вышел за рамки данной темы. Приведу наиболее характерные вопросы: «Советские исследования древнейшей истории достаточно многочисленны, но почему они не затрагивают или почти не касаются стран Магриба? Как вы изучаете историю искусств? Как организовано изучение истории арабов вообще и Магриба в частности? Как у вас теперь относятся к азиатскому способу производства? Как вы устанавливаете взаимоотношения между политической, социальной и культурной историей? Какое место в вашей науке занимает востоковедение? Как вы интерпретируете историю доколониального общества в Марокко и вообще каковы ваши подходы к тем или иным проблемам Марокко?»
Задавший последний вопрос Абд аль-Ахад Себти интересовался также методологическими подходами советских историков к анализу средневековья и вообще к периодизации истории. Жермен Аяш, более знакомый с нашими работами, спрашивал о различиях в направлении исследований Института востоковедения и Института Африки Академии наук СССР, а также какими источниками мы пользуемся при изучении новейшей истории Марокко. Бен Аббуд, ныне наиболее видный в Марокко исследователь истории арабо-мусульманской Андалусии, много работавший в Англии и Испании, задавал вопросы о сравнительном вкладе русского и западного востоковедения в изучение арабского мира, а также о возможностях серьезных занятий в СССР историей и культурой андалусских арабов. На весь этот шквал вопросов я отвечал как мог с помощью Н. Н. Дьякова, присутствовавшего на встрече и благодаря своему опыту работы в Ленинградском университете сумевшего более полно удовлетворить любопытство марокканцев, интересовавшихся организацией высшего образования в СССР, трудами наших филологов по арабской текстологии, а также по диалектам арабов Средней Азии, которыми в свое время тщательно занимался известный грузинский лингвист академик Церетели (надо помнить при этом, что между университетами Рабата и Тбилиси установлены прямые связи еще в 70-х годах).
Географы, историки, социологи
Заключительное заседание коллоквиума состоялось в актовом зале университета, носящем имя великого арабского географа аль-Идриси. Зал, по объему несколько меньший, чем Комаудитория в старом здании МГУ на Моховой, круто вздымался от сцены вверх широким амфитеатром. Производили впечатление искусная резьба на потолке мавританского стиля и огромный портрет короля Хасана II. Руководители секций зачитали принятые решения и подвели итоги работы. После этого заседание было перенесено в ресторан, где примерно два-три часа чисто восточного кейфа, заполненного неспешно-тягучими беседами под заунывные мелодии андалусского оркестра в сплошном облаке табачного дыма, предшествовали обильному угощению. Во время этой встречи, как и в перерывах между заседаниями, мне удалось познакомиться со многими марокканскими и иностранными участниками коллоквиума.