Мы заходим в магазин Мухаммеда Бен Айяда Бен Горбаля в сопровождении его знакомых. Владелец демонстрирует нам в нескольких помещениях свои «традиционные товары» (так они именуются на вывеске и на визитной карточке хозяина магазина) — ковры, бурнусы, старинное оружие. Заметив наш интерес ко всему этому, предлагает посетить расположенный недалеко отсюда музей. По дороге проходим мимо мечети Зитуны, чей 44-метровый квадратный в поперечнике минарет возвышается над городом. Его изображения размножены здесь на многих открытках, иллюстрациях книг и журналов. Мечеть, к сожалению, закрыта. Мы вынуждены идти дальше, ограничившись ее осмотром извне. Построенная в 864 г. зодчим Нусайром, Зитуна с тех пор многократно обновлялась и реставрировалась. Особенно известен ее минарет, во многом напоминающий и по форме, и по расцветке, и по декоративным аркам на зубчатых гранях знаменитые андалусские минареты Рабата, Марракеша и Севильи. Кстати, последним архитектором, перестраивавшим Зитуну и украшавшим ее минарет, был осевший в Тунисе андалусец Сулейман ан-Нигро.
Бен Горбаль приводит нас в другой магазин, к своему другу, а может быть, и родственнику, Мустафе Бен Горбалю. «Нас здесь половина с такой фамилией. Мы все выходцы с острова Джербы», — говорит Мухаммед Бен Горбаль. Мустафа же, оказывается, пять лет учился в Праге и говорит по-чешски, знает отдельные слова по-русски (здесь это редкость, в отличие от Марокко, где мало какой торговец, особенной мелкий, не знает по-русски двух-трех слов). Он ведет достаточно крупномасштабную торговлю, экспортируя за границу ковры, преимущественно кайруанские и ручной работы. Цена их — от 380 до 40–50 тысяч динаров. Среди них есть ковры с типично берберским (геометрическим) узором, возможно, вытканные на Джербе, где еще сохранились берберы. Есть и турецкие ковры, судя по всему, импортные. Наше внимание привлекают также тунисские ковры, но с изображением скарабея (явно египетская традиция!) или растительного орнамента. Прихотливость сочетаний красок (синей, бежевой, коричневой, золотистой, зеленой) невольно заставляет вспомнить об андалусской традиции, легко ассимилировавшей самые разные художественные приемы (вплоть до заимствованных из Сирии, Ирака и Ирана) и отличавшейся прежде всего исключительным многообразием.
Мы осматриваем все три этажа магазина Мустафы Бен Горбаля. Он говорит нам, улыбаясь: «Это бывший Дар аль-Бей». Мы переспрашиваем, ибо трудно поверить в то, что мы в бейском дворце XVIII века, в котором ныне расположена, как принято у нас выражаться, «торговая точка». Осматриваясь, убеждаемся — вот остатки росписей, изразцов, вот черно-белая кладка арок и резьба по дереву, упоминаемая в литературе. Жак Рево в своей двухтомной монографии «Дворцы и жилища Туниса» специально отмечает «декоративную роскошь этих помещений» и упоминает расположившуюся здесь еще в XVII в. турецкую корпорацию мастеров вышивки, которая процветала и дала имя близлежащему суку — Сук ат-Трук («Турецкий рынок»). Позже в этом же здании испанские торговцы промышляли сбытом плиток расписного фаянса для мастеров мозаики.
Бен Горбаль ведет нас на крышу. Отсюда изумительный вид на весь город и минареты его 80 мечетей, прежде всего наиболее знаменитых: Зитуны, Хамуды-паши, Юсуф-бея и марабута XV века Сиди Бен Аруса. «Здесь у бея было место для отдыха, — говорит Бен Горбаль, — или, как мы ее называем, гурфат аннаум («комната сна»). Во второй половине дня солнце уже не палило и здесь гораздо легче дышалось, чем внизу». Мы осматриваем сохранившиеся стены с аркой (но без крыши), низкие перегородки, круглый бассейн, ложе и сиденья. Все это из мрамора, богато декорировано мозаикой с преобладанием голубых, розовых и светло-коричневых тонов. Барельефы из белого стука, звездчатый и цветочный орнамент, асимметрия и некоторый перебор с обилием декора — также чисто андалусская традиция. Когда мы спускаемся вниз, хозяин показывает нам единственный предмет, сохранившийся в доме от бейских времен, — железную кровать, украшенную в изголовье изображением турецкого бунчука (будучи на деле самостоятельны, беи все же формально утверждались султаном в Стамбуле).
Переполненные впечатлениями, мы достигаем наконец цели нашего путешествия — Музея народных ремесел и традиций. Он расположен тоже в старинном дворце Дар Бен Абдаллах, выстроенном в XVIII в. богатым андалусцем Бен Абдаллахом. Им же был основан и музей, ныне стоящий на улице, тоже названной именем Бен Абдаллаха. Прежде всего попадаем в роскошный внутренний дворик — патио. Посредине его — фонтан, по всем четырем сторонам— аркада, над ней — крытая галерея второго этажа. Колонны, арки, стены украшены барельефами, резьбой по гипсу и дереву, узорной кирпичной кладкой, мозаичным декором. В комнатах с тяжелыми резными дверями темного дерева на потолке — украшения из белого гипса. И позолота на коричневом фоне. Среди экспонатов — костюмы из светлой (белой, бежевой, голубой) парчи, а также восковые манекены состоятельного горожанина, солдата, слуги, религиозного деятеля. Тут же комната для чтения с диваном и книжным шкафом, искусно украшенным резьбой и росписью. Нам показывают комнату жениха и комнату невесты, отличия узоров на костюмах маликита и ханифита (последователей разных толков ислама). В следующей комнате — школьный класс с фигурами учителя с палкой и двух учеников. Кроме комнат нам показали также кухню и баню, дабы мы имели полное представление о бытовом укладе зажиточного тунисца прошлого века.
Выйдя из музея, мы вскоре попали на улицу Тре-зор, где стояла мало чем примечательная мечеть. Приглядевшись, я прочитал, что она возведена в XIV в. и называется Ишбили (Севильская). Особый рисунок каменного декора, пожалуй, все же придавал ей некоторую оригинальность, как и идеально квадратная форма четырехгранного минарета. Эта мечеть, как и наличие в тунисской медине улицы Андалусцев (остатка былого квартала Андалусцев), в северной части города — улицы Ишбилийя (Севилья), а у многих обитателей медины фамилий типа Ишбили, Куртуби («кордовец»), Алаканти («из Аликанте»), Малки («из Малаги»), напоминают о том, что когда-то, в XIII в., город был наводнен андалусскими изгнанниками, главным образом из Кордовы и Севильи (они были взяты кастильцами в 1236 и 1248 гг.), которые заняли во главе с ар-Рамими видное положение при династии Хафсидов. Исследователь андалусского наследия в Тунисе С.-М. Збис указывает на то, что до сих пор в одном из кварталов медины (Баб аль-Джазира) сохранилась гробница их марабута Сиди аль-Андалуси, что кладбище Баб аль-Хадра в свое время называлось кладбищем Андалусцев, что именно здесь похоронен воспетый Рене Шатобрианом «последний из Абенсеражей», то есть представитель знаменитого в Гранаде аристократического рода Ибн Саррадж. На самом деле он вовсе не был последним (кстати, в Тунисе есть улица его имени). Збис также отмечает, что такие предместья столицы (ныне с ней слившиеся), как Рас ад-Дарб, Бардо, Ариана, Мануба, аль-Харайрийя, были полностью заселены либо андалусцами в XIII в., либо их собратьями — морисками в XVII в.
Современный тунисский автор Мухсин Бен Амир назвал свою столицу «идеальным местом сбора кочевников моря». Это подлинно арабское сравнение весьма подходит Тунису. Действительно, с момента возникновения здесь первого известного истории поселения примерно три тысячелетия назад сюда непрерывно устремлялись торговые, военные и прочие корабли и эскадры с запада и востока Средиземного моря, и благодаря этому здесь непрерывно наслаивались друг на друга, смешивались и образовывали новое качество разные народы, религии, культуры, обычаи. Но в этом калейдоскопе особое место принадлежит андалусцам.
Как известно, андалусские мавры еще в IX в., до-начала реконкисты, охотно селились в Магрибе. Андалусцы, достигшие более высокой степени экономического и культурного развития, являвшиеся носителями рафинированной городской цивилизации, постоянно оказывали влияние на образованную часть, ифрикийцев, в том числе на правителей и знать, особенно в XI–XII вв. А с XIII в., после воцарения Хафсидов, влияние андалусцев в Тунисе стало преобладающим. Они составили большинство населения столицы, особенно после массового переселения в нее бывших жителей Севильи. Как отмечал великий философ и историк Ибн Халдун, сам происходивший из семьи обосновавшихся в Тунисе андалусских аристократов, в страну из Андалусии постоянно прибывали многочисленные семьи «достойных поэтов, плодовитых писателей, блестящих ученых, знатных князей, смелых воителей». Но немало было и ремесленников, торговцев и умелых земледельцев.