Арафат вспоминал свои поездки в Москву и говорил о предстоящей (она состоялась через пять месяцев, в апреле 1988 г.). Проявлял он и довольно тонкое понимание ситуации, сложившейся тогда в арабском мире: «Египет хочет восстановить отношения со всеми, но не спешит возвращаться в Лигу арабских государств, так как тогда надо будет ему отказаться от Кэмп-Дэвида. А мы хотим, чтобы арабы могли бы выступать единым фронтом и чтобы никто не мог бы узурпировать наши права».
Знакомство с палестинскими лидерами в Тунисе было для нас очень важно. Оно способствовало пониманию не только Туниса, но и всего арабского мира. Более того, Тунис с его демократическими традициями и достаточно взвешенной, объективной позицией в палестинском вопросе оказался для штаб-квартиры ООП довольно удачным местом расположения. Мне доводилось слышать от палестинцев самого различного звания и положения единодушные признания: «Тунис — наилучшая страна для палестинцев. Здесь не стремятся нас контролировать, в чем-то ограничивать. Тунисцы полностью воздерживаются от какого-либо вмешательства в наши внутренние дела».
Новый и старый Сахель
Дорога ведет на юг страны. Мы мчимся по отличному шоссе, то ныряя в зеленый коридор садов и пальм, то вырываясь на открытый простор с великолепным дальним обзором, вырастающими вдоль дороги холмами, поселками и синевой моря на горизонте слева. Рельеф местности в основном равнинный. Когда дорога приближается к побережью, видны мелкие лагуны, островки, заболоченные низины. Обрывов и скал, как в Марокко и Алжире, почти нет.
Мы едем по древней земле Ифрикийи, многострадальней, много знающей, много помнящей. На этой земле—18 тысяч исторических памятников разных эпох, многие из которых прошли по Ифрикийе как тяжелый бульдозер. В селениях, в которых мы останавливаемся, жители отличаются меньшим разнообразием типов внешности, нежели в Марокко и Алжире. Как правило, тунисцы в массе — невысокого или среднего роста, более смуглы и более однозначно «арабы» по чертам лица, нежели прочие магрибинцы. Но встречаются и среди них ярко выраженные блондины европейского вида, темнокожие африканцы или типичные «средиземноморцы», то есть люди, сочетающие европейские и «восточные» черты.
Тунис — «самая арабская» из стран Магриба. Еще в XV в. практически перестали существовать сколько-нибудь значительные группы говоривших по-латыни (в городах) и по-берберски (в селах). Сейчас по-берберски говорят лишь некоторые жители острова Джерба, а также ряда оазисов на юге страны, в общей сложности — чуть более одного процента населения. Массовый выезд французов и итальянцев, а также евреев в 1956–1961 гг. как бы «снял» проблему неарабского населения: к 1984 г. на 6966 тысяч человек, проживавших в Тунисе, приходилось менее 138 тысяч иностранцев, большинство которых составляли алжирцы, ливийцы, марокканцы, ливанцы, палестинцы, а среди прочих доминировали французы и итальянцы, меньше было турок и мальтийцев (возможно, ныне их больше, так как в 1987 г. в Тунисе проживало уже 7950 тысяч человек). Нет сомнений в том, что эти национальные группы ранее были более значительны по своему влиянию, особенно мальтийцы, близкие тунисцам по языку и по типу внешности, имевшие еще недавно в Тунисе свою ассоциацию.
Этническая однородность тунисских арабов — результат длительного исторического развития. Среди них немало потомков практически всех средиземноморских народов. В эпоху османского господства в Тунисе также осело немало пленных европейцев (испанцев, итальянцев, французов, австрийцев), принявших ислам и составивших особую прослойку «мевлед-руми» («урожденных христиан»). В то же время среди мамлюков (рабов-гвардейцев) и янычар, присылавшихся в Тунис из Стамбула и Каира, чаще встречались не столько турки, сколько отуреченные уроженцы Греции, Албании, Сербии, Македонии. Известно, что, например, правившая Тунисом свыше 250 лет бейская династия Хусейнидов была греческого происхождения. Кроме того, незначительная численность берберов не означает отсутствия их потомков среди тунисских арабов в нынешнем Тунисе. По некоторым данным, примерно 2/3 тунисцев являются потомками берберов, принявших в разное время язык и культуру арабов.
Разумеется, все эти обстоятельства обусловили отличие тунисских арабов от арабов соседних стран. Восток Магриба, на базе которого сформировался исторически Тунис, был ранее других завоеван арабами. Они назвали его Ифрикийей, то есть Африкой, каковая для них долгое время сводилась лишь к этой относительно небольшой территории. Но здесь преобладали равнины, степи, оазисы и пустыни, привычные для бедуинов. Поэтому арабы освоили эту часть Магриба раньше и лучше других. И поэтому же впоследствии они именно в Пфрикийе сумели быстрее и полнее усвоить, перемолоть или нейтрализовать все инородные влияния, начиная с берберов и кончая европейцами, появлявшимися здесь то в виде византийцев в VII–VIII вв., то норманнов IX–XII вв., то французских и итальянских крестоносцев XIII в., то генуэзских и сицилийских корсаров, а также мальтийских рыцарей последующих веков, не говоря уже об испанцах XVI в. и «мевлед-руми» османской эпохи.
Ифрикийя тем не менее долго оставалась для арабов и других мусульман Ближнего Востока чем-то необычным, колдовским. Достаточно вспомнить злого волшебника-магрибинца из сказки «Аладдин и волшебная лампа», который, рассердившись, «ушел в свою страну Ифрикийю». Думается, что неважной репутации Ифрикийи в глазах мусульманского Востока содействовали непрерывные мятежи берберов, сохранявших достаточно долго свою самобытность, свой язык и даже свои верования, ибо берберы нередко либо отрекались от ислама, либо становились приверженцами какой-то его неортодоксальной, попросту говоря, еретической формы — хариджизма, шиизма, учения Альмохадов. Кроме того, богатый и древний фольклор берберов, насыщенный преданиями о магах, колдунах и волшебниках, о сотворенных ими чудесах, также внес свою лепту в представления благочестивых мусульман о берберах, которых кое-кто и сейчас и Магрибе без всяких на то оснований считает не очень твердыми в вере. Кстати, официальными улемами — богословами вера в марабутов, в присущую им «барака» (ниспосланную Аллахом благодать) также считается отступлением от ислама. Не является ли это отголоском былых претензий первых арабов-мусульман к берберам, оказавшим им сопротивление? Тем более что первые марабуты, как известно, появились в берберской среде.
Чем же примечательна сегодня Ифрикийя? Пожалуй, особой степенностью, уравновешенностью, умеренностью, каковые несвойственны прочим частям Магриба. Это и неудивительно. На просторах Алжира и Марокко, тем более в неприступных горах или бескрайних песках пустынь, было проще скрыться от преследования, найти себе укромное местечко, отсидеться, отбиться и тем самым сохранить самобытность. Не случайно до сих пор берберы в Алжире и Марокко достаточно многочисленны. Да и войны, там происходившие, были более длительны и кровопролитны. Но на сравнительно небольшой территории Туниса, примерно втрое меньшей, чем у Марокко, и в. 14 раз меньшей, чем у Алжира, почти лишенной горных хребтов и труднодоступных пустынных районов, уйти от судьбы было невозможно. Поэтому захваты, истребления населения или его подчинение и ассимиляция здесь всегда были тотальными. Как представляется, это и должно было выработать еще у жителей Ифрикийи мудрость, терпимость, терпение и готовность к компромиссу. В немалой степени тому же должна была содействовать и своего рода «андалусизация» Туниса, о которой ранее уже говорилось. Носители более высокой цивилизации, воплощавшие в себе единство всех средиземноморцев, андалусцы привили тунисцам легкость в установлении контактов с иностранцами и восприимчивость к иноземным культурам.
Помня обо всем этом букете цивилизаций, этносов и психологических установок, можно начинать знакомиться с областью восточного побережья страны — Сахелем[8]. Это край яркого солнца, золотых пляжей и морской синевы, чрезвычайно благоприятный для сельского хозяйства. Оливковые рощи, плантации цитрусовых, фруктовые сады, виноградники видны тут повсюду. Здесь же старинные города.
8
Сахель по-арабски означает «берег». По традиции в основном эта область поставляет политическую элиту независимого Туниса.