Она пододвинула клиентам еще две кружки пива и не спеша направилась к стеклянной двери.
Оукс отступил к себе в комнату. Он был без пиджака, рукава рубашки засучены. Кулаки сжаты.
— Ну вот что, — сказал он. — Ты брось свои забавы, я ведь все видел.
— Не знаю, о чем это вы.
— Я видел, как этот парень мял тебе ручки. Я видел, как он с тобой заигрывает.
— Что-то не заметила, чтоб он заигрывал.
— Он много себе позволяет. Давай выставляй его.
— Сам выставляй.
— И выставлю, черт подери, — сказал Оукс. Выпятил грудь, шагнул два раза к двери и остановился.
Он повернул назад, и Уэнди рассмеялась. Оукс замахнулся, готовый влепить ей пощечину.
— Полегче, — сказала она. — И если хочешь скандалить, прикрой дверь.
— Вечно тут кто-то околачивается. Вечно кто-то тебя обхаживает.
— Ну и что, это полезно для дела, скажешь нет?
— Шлюха!
— Не ругайся, — сказала она. — А то ведь я терпеть не стану.
— Неужто ты ни капельки себя не уважаешь? — Теперь хозяин чуть не хныкал. — Почему я должен все время тебя учить, как себя вести?
— А это вовсе и не твоя забота. Я человек вольный. Ты мне не муж. Что хочу, то и делаю.
— Не знаю, что бы я с тобой сделал, будь я твоим мужем. Богом клянусь, не знаю. Я бы за себя не отвечал.
— Ты и так за себя не отвечаешь. Ты как большой младенец, а не взрослый мужчина.
— А вот я знаю, что я вскорости сделаю. Я тебе скажу.
— Ничего ты не сделаешь. И вот что: если ты еще раз подымешь на меня руку, я от тебя уйду. Возьму и уйду и уж больше не вернусь.
Она пошла в бар, а он поплелся за нею, встревоженный, готовый умолять о прощении. Но от этого только стало хуже.
Брон нашел союзника и советчика в лице маленького фермера, которого тот верзила сбил с ног и который теперь отважился вернуться назад. Он сообщил Брону по секрету немало интересного.
— Ну прямо кино! Ревнует и глаз с нее не спускает. И так каждый божий день. Наши ребята нарочно начинают ухлестывать за ней, чтоб он завелся. Мы прямо лопаемся со смеху.
— Но если она ему не жена, чего ради она терпит?
— Она хочет выйти за него и в конце концов выйдет. У него тугая мошна. Он у нас богач. Половину доходов с нашего кино получает. Свой дом, то да се…
— Значит, на нее надежды мало.
— Ну, не знаю. Не сказал бы. Все на свете возможно, всяко бывало. Он, случается, уезжает по делам. Не может же он ее на цепь посадить, верно?
— Да, на цепь ее не посадишь.
— Ей надо вести себя поосторожнее, но была бы охота, а возможность найдется.
Брон отодвинулся подальше от фермеров, чтобы поймать взгляд Уэнди, когда она снова появилась за стойкой.
— Значит, в воскресенье? — шепнул он.
Она улыбнулась и пожала плечами.
— Куда же он девался? — недоумевала Кэти.
Она еще не сняла ни пальто, ядовито-зеленый мохнатый балахон, усеянный тысячью мелких капелек, осевших на ворсинках, ни платочка, защищавшего от дождя тугие завитки — только сегодня она побывала у парикмахера.
— Он пошел прогуляться, голубка. Не понимаю, где он мог задержаться. Оставил записку, что скоро вернется. Наверно, не надо было мне уходить. Но я боялся, что река опять разольется.
Ивен помог жене снять пальто.
— Ты, наверно, очень устала, — сказал он. — Посиди отдохни, а я приготовлю чай.
— Нет, все-таки сперва нужно немножко прибраться, — ответила Кэти. — Половики в такую погоду ужас как пачкаются. А как же наше молитвенное собрание?
— Боюсь, придется не пойти. Я позвоню мистеру Боуэну и объясню. Не обязательно рассказывать все подробности. Наши друзья и так нас поймут, я уверен. Главное — не пропустить завтрашней службы: это ведь самый важный день празднества.
— Да, — согласилась Кэти. — Пропускать никак нельзя. А какой он, твой брат?
— Ты хочешь сказать — с виду? Не думаю, чтоб он произвел на тебя уж очень хорошее впечатление. Оно и не удивительно, ведь у него такая несчастная жизнь. А вообще я сказал бы, он довольно спокойный и сдержанный. В особенности по сравнению с тем, что было. Я его не видел пять лет и, откровенно говоря, не ожидал, что он будет так держаться. В глубине души у меня такое чувство, что он стал другим человеком. Может, дошли наши молитвы.
— Может, и правда дошли, — сказала Кэти. — Мы ведь всегда за него молились.
— Неисповедимы пути наших молитв, — произнес Ивен.
— Он будет жить у нас?
— Я изо всех сил постараюсь его уговорить.
— А что мы скажем нашим друзьям?
— О том, что он сидел в тюрьме? Если уж зайдет разговор, надо сказать правду.
— Да, — согласилась Кэти, — иначе нельзя.