Бродбент открыл дверцу шкафа.
— Что у вас тут?
— Грязное белье.
Под сложенными простынями и приготовленным для чистки твидовым костюмом Кэти оказался какой-то сверток в плотной бумаге.
— Не скажете, что это?
— Наверно, Ивен что-нибудь свое завернул.
— Может, развернем? Не возражаете?
Он развязал тщательно перевязанный сверток, развернул — в нем оказался черный костюм.
— Это костюм Ивена, — сказала Кэти. — Выходной.
Она была явно удивлена.
Бродбент взял брюки и поднес их к свету. Ногтем поскреб материю.
— Похоже, кто-то старался его отчистить, правда?
Он снова сложил костюм, неумело завернул и перевязал.
— Пожалуй, прихвачу с собой, — сказал он. — А теперь мне хотелось бы взглянуть на машину.
Мэри Ллойд — женщина образованная, преподавательница французского и английского языков в женской школе в Билт-Уэльсе — жила одна, в небольшой квартирке, окруженная комнатными растениями и книгами; Брод-бента она встретила в широкой бесформенной вязаной кофте.
— С тех пор как он женился, мы с ним не виделись. Нет, жену его я никогда не встречала. Кузен Брон? Ну что ж, не стану ходить вокруг да около. Он с самого детства не такой, как надо.
— По долгу службы мне пришлось ознакомиться с бумагами мистера Оуэна, — сказал Бродбент, — и, как я понял, вы с ним не теряли друг друга из виду.
— Пока он не женился, мы с ним часто виделись. Мы и сейчас постоянно переписываемся. Мне кажется, ему там одиноко, а у меня сколько угодно свободного времени для писем. — Беспокойно теребя ниточку мелкого жемчуга на шее, она улыбнулась Бродбенту, в улыбке сквозила печаль.
Бродбент показал ей неоконченное письмо, которое нашел в столе у Ивена.
— Он мне тогда позвонил, — сказала она, — так что посылать письмо не было смысла. Я уже легла. Вечерами тут делать нечего, так что, проверив тетради, я обычно сразу ложусь.
— Это было в воскресенье вечером, не так ли?
— В воскресенье вечером. В какое точно время, сказать не могу, но, наверно, было еще совсем рано. Я только успела уснуть.
— Не припомните ли, что он говорил?
— Он был очень взволнован. С Броном все обернулось плохо, да иначе и не могло быть. И еще говорил, близкие предали его. Все его ненавидят. Он чувствует, что жизнь его в опасности, и так далее и тому подобное. Все в том же духе. Просто ему надо было кому-то излить душу.
— И вы приняли его слова всерьез?
— Он ведь с самого начала был уверен, что с Броном у него ничего не выйдет. А в остальном… видите ли, он склонен к истерии.
— И вам не пришло в голову, что следовало бы поставить в известность полицию?
— Ну что вы, конечно, нет. Назавтра я позвонила ему, и жена ответила, что он уехал в Эберистуит. По разным причинам я не жаждала обсуждать все это с ней.
— Вам не показалось, что миссис Оуэн была озабочена его отъездом?
— Нисколько. Я бы сильно удивилась, если бы оказалось, что ее это и сейчас хоть сколько-нибудь заботит. Наверно, мне не следовало так говорить. Но, видите ли, он делился со мной всеми своими горестями.
В следующие два-три дня Бродбент ухитрился втиснуть еще шесть бесед с разными людьми и неизбежные при этом разъезды.
На плодотворный визит в лавку ростовщиков Тэннеров его натолкнул стреляный воробей инспектор Фенн: «Никогда не вредно заглянуть к ростовщикам, посмотреть, не принесли ли им чего в заклад. Что этих негодяев гонит к ростовщикам, понять невозможно, да только они никак не могут устоять перед соблазном. Уж сколько их на этом попалось».
С мистером Сторсом, который по описанию сразу вспомнил Брона, Бродбент разговаривал весьма сурово.
— Вы что же, всегда так делаете — покупаете у первого встречного, не удостоверясь, тот ли он, за кого себя выдает?
— Обычно мы проверяем, — сказал Сторс.
— Но в этот раз не проверили.
— Приходится доверять своему впечатлению. Мы стараемся не обидеть клиента. Но каждую покупку мы, конечно, вносим в книгу, и клиент расписывается.
— Мне надо будет сфотографировать его подпись.
— К вашим услугам, — сказал Сторс. — Я надеюсь, вы по своей картотеке убедитесь, что за все пятьдесят с лишним лет, пока существует наша фирма, мы ошибались чрезвычайно редко.
— Как вы считаете, почему он назвался не своим именем и дал неправильный адрес? Ведь если серебро принадлежало ему, незачем было скрывать свое имя?
— Боюсь, это не совсем так. Тут иной раз гордость не позволяет.
Бродбент ткнул пальцем в одну из записей.
— Блюдо мы продали, — неохотно признался Сторс.