Фенн, прослуживший два года в военной полиции в Адене, вспомнил слова одного старшего сержанта, довольно зловеще определившего, что такое туземец: «Он тебя любит. Он твой друг. Он будет жать тебе руку. Все, что угодно, он тебе предоставит. Холодное пиво, родную сестру — только пожелай. У него на все один ответ: «Хорошо, сэр». Но смотри, чтоб темной ночью он не оказался у тебя за спиной». Здешние люди — не англичане. Они гоже туземцы. Лица у Джонса и Гарриса — словно с восточного базара. Одно из потерявшихся племен[1]? Фенн мысленно одел их в халаты и посадил на корточки возле лотков с неаппетитными фруктами. «Покушайте мушмулы, мистер Фенн. Какие деньги, разве можно брать деньги у дорогого друга…»
— Людей не хватает, — пояснил Джонс.
— Это я и без вас знаю.
Фенн взял в оборот другого констебля, а Джонс опять засмотрелся в окно. Он радовался поводу побывать в полицейском управлении после долгих темных месяцев зимы и ранней весны. Бринарон — городок, который пленял своим уродством. Джонса завораживали эти пахнущие пивом туманы, далекие звуки хриплых шарманок и пыхтенье маневровых паровозов, жалобно стонущие чайки на общественных зданиях, беременные женщины в очереди за жареной картошкой — подернутые дымкой фигуры с гравюр Блейка, но в платьях из универмага «Маркс и Спенсер». Почти что кольцом окружала городок река, готовая в любую минуту устремить свои воды на ступеньки домов в нижней его части. Здесь во все времена года стоит туман, и легкие вбирают в себя мягкий кельтский воздух, пронизанный мельчайшими капельками влаги.
Инспектор опять обратился к нему:
— Так что же, никаких соображений, Джонс? Вы ведь родились и выросли в этом медвежьем углу.
— На ферме в сто акров неограниченные возможности для сокрытия, — сказал Джонс. — Особенно когда тут на каждом шагу заброшенные рудники. Прямо кроличий садок.
— Речь уже не о деле Робертсов, — оборвал Фенн. — Мы с ним покончили, пока вы изволили дрыхнуть.
— Море еще хуже, — продолжал Джонс, — а до него всего полчаса ходу. У нас было несколько случаев, когда к телу аккуратно привязывали груз и таким образом надежно от него избавлялись. Перед вашим приездом у нас один рыбак, промышлявший омарами, так расправился со своим напарником. Даже кровь с лодки не потрудился смыть. А мы ничего не могли сделать.
— Теперь будем работать по-другому, — сказал Фенн. — Мы много можем сделать — и сделаем. Над первым же случаем будем биться, пока не добьем. Все как один. И мы в лепешку расшибемся, но засадим кого-то за решетку. Понятно?
Он оглядел полукруг ничего не выражающих лиц, начиная догадываться, что за бесстрастием этим прячется не только упорная решимость подавить все его попытки пассивным сопротивлением, но и затаенное презрение.
Совсем как туземцы, подумал он.
После совещания Фенн позвал Джонса в «Дракон» и отыскал спокойное местечко в неуютном баре, где пахло политурой и порошком для чистки металла. Старший инспектор поручил ему осторожно прощупать констебля Джонса — как он работает и как настроен. «Мне просто любопытно знать, — пояснил старший инспектор, — на что он тратит свое время».
— Вот, к примеру, случалось ли вам засадить валлийца? — спросил Фенн.
Джонс, тихий человек с типичной внешностью полисмена, в тридцать восемь лет почти совсем облысевший, явно обиделся.
— Насколько я знаю, мистер Фенн, у меня нет расовых предрассудков.
— Я проверил имена и адреса ваших жертв — все они из таких городов, как Рексем или Сток. Теперь возьмем ваши приводы. В июне прошлого года у вас было одно нарушение общественного порядка — кто-то из Маклсфил-да — и сознательная порча общественного имущества — парень из Уитчерча. В июле вы привлекли к ответственности англичанина с тяжелыми телесными травмами за то, что он в кросс-хэндской пивной стукнул ирландца разбитой бутылкой. Август был у вас месяцем пик. Два привода за овец, покалеченных огнестрельным оружием, один — за хулиганство в кемпинге и пять — за браконьерство. И все это приезжие из других краев. У вас прямо какая-то мания ловить браконьеров.
— Не люблю, когда охотятся не по-спортивному, — сказал Джонс. — Например, стреляют дробью в лосося.
— Значит, во всех нарушениях виноваты только приезжие, так надо понимать? А валлийцы в Кросс-Хэндсе никогда не преступают закон?
— Очень редко, — ответил Джонс.