Балтийско-Волжский торговый путь становится основной магистралью транзитной международной торговли. Это обстоятельство дает возможность Е.А. Мельниковой утверждать, что «в жизни Северо-Запада Восточной Европы IX в. с отчетливостью вырисовывается главенствующая роль Балтийско-Волжского торгового пути». Именно он, по мнению исследовательницы, стал одним из главных факторов, определивших процессы политогенеза в Восточной Европе[154].
Против указанного тезиса активно выступает В.В. Пузанов. Он полагает, что «ошибочно… преувеличивать роль внешней торговли и недооценивать роль войны в жизни народов Скандинавии и Восточной Европы». Как полагает историк, «более важная, самостоятельная и универсальная роль в интеграционных процессах в Восточной Европе… принадлежала войне»[155].
На мой взгляд, сформулированные выше точки зрения во многом не противоречат, а дополняют друг друга. Действительно, провести четкую грань между торгово-посреднической деятельностью и военно-грабительскими операциями для раннего Средневековья нет никакой возможности. С одной стороны, те сверхдоходы, которые приносила международная торговля, издревле становились предметом ожесточенного военно-политического соперничества. Это соперничество велось за контроль над территориями, по которым пролегали транзитные торговые пути. С другой стороны, активная военная деятельность скандинавов по проториванию путей в страны Ближнего и Среднего Востока вызывала к жизни союзы между населением зарождающихся славянских вождеств и дружинами скандинавских конунгов.
Сам по себе Волжский путь был не просто торговым трактом, по которому сновали в обе стороны удачливые скандинавские находники. Как показывают данные археологии, уже с конца VIII в. те земли, по которым проходили торговые маршруты от балтийского побережья до Каспия, активно включаются в международную торговлю. Вдоль Волжско-Балтийского пути, на северо-востоке Европы возникает целая цепь поселений раннегородского типа — Изборск, Рюриково городище, Ладога, Тимерево, Сарское городище, Клещин и др. Эти поселения имели много сходных черт с такими скандинавскими центрами, как Бирка, Хедебю и т. п. Как уже было указано выше, в литературе подобный тип городищ выделяется в особую категорию[156].
В рамках сформировавшегося циркумбалтийского региона уже к началу IX в. сформировались механизмы меновой торговли, в которых скандинавским воинам и купцам выпадала нелегкая, но очень доходная доля транзитных перевозчиков. Совершенно правы С. Франклин и Дж. Шепард, указывая на то, что «скандинавы не были незаменимым звеном во встречном движении мехов и серебряных дирхемов. Главная роль в этом процессе принадлежала охотникам и установщикам капканов, которые были осведомлены о спросе на меха»[157].
Таким образом, на базе Волжско-Балтийского торгового пути и возникающих на нем городов в IX в. формируется устойчивая система международного экономического обмена, нацеленная на страны мусульманского Востока и Хазарию. И не только торговля, а сложный комплекс политико-экономических связей подстегнул процессы межплеменной консолидации. В разворачивающихся процессах политогонеза скандинавы играли далеко не последнюю роль. Этот феномен, получивший в исторической традиции определение «призвания варягов», привел к возникновению на северо-западе России «северного союза племен» (по определению И.Я. Фроянова)[158]. Это объединение являлось двухуровневой иерархической структурой, представлявшей собой объединение ильменских словен и подчиненных им при помощи скандинавского конунга[159] окрестных племенных образований.
В то же самое время, во второй половине IX в., вслед за образованием сложного вождества на берегах Волхова меняется ситуация на всем Волжском пути. Это находит свое отражение в «первом кризисе серебра в Восточной Европе» (по выражению Т. Нунана)[160] — резком уменьшении дирхемов чеканки 870–900 гг. в составе восточноевропейских кладов.
154
См.:
155
156
См.:
158
159
См.:
160