— Всё с ней нормально, жить будет! Напугал её просто мой Борька, он может…
Словно соглашаясь со словами мужика, где-то поблизости жалобно заскулил пёс. Я бросила испуганный взгляд в его сторону и выдохнула с облегчением, когда увидела, что он теперь привязан на цепь.
— Да, я боюсь больших собак… Сейчас всё хорошо, — частично отвечаю на вопросы Симановича, чувствуя себя неловко.
— Вот видишь, мужик?! Вопрос исчерпан. Никакого «Эвкалита» тут и в помине нет! Это частный склад, хоть и выглядит, как заброшенный. Скажите спасибо, что ментов на вас не вызвал! Мой Борька не виноват, что вы за забор зашли. Его дрессировали охранять эту территорию…
— «Эвкалипта» — поправляю машинально, но, разумеется, меня никто не слышит.
— Идём! — обращается ко мне Константин Станиславович и пристально следит за тем, смогу ли я сама двигаться или нет.
Собираюсь с силами и ровно шагаю по протоптанному снегу, давая понять, что ничего страшного со мной не произошло.
Потом внезапно останавливаюсь, вспоминая, как пёс нападал на Константина Станиславовича, и поворачиваюсь лицом к мужчине.
— С вами-то всё в порядке?
— Да, вполне, — он широко улыбается, затем поднимает правую руку вверх, демонстрируя мне разодранный рукав пуховика, с которого уже вовсю выпадает синтепон и рванные лоскуты ткани. — Не зря купил новую куртку. Хорошая оказалась. Возможно, сегодня она спасла меня от бешенства.
— Ой, кошмар какой! Тут уже и зашить, наверное, красиво не получится…
— Ну не получится — куплю новую.
— Спасибо вам, Константин Станиславович! Если бы не вы, то эта собака бы меня на куски порвала…
— На куски — сомневаюсь. Но покусать могла запросто — злая она очень. Похоже, что этот персонаж — недострож её голодом морит…
Мы подходим к Тайоте и садимся в салон. Константин Станиславович расстёгивает куртку, снимает её, оценивающе глядит на порванный рукав и забрасывает вещь на заднее сидение.
Я нервно кусаю губы и гляжу прямо перед собой, борясь с очередным приступом неловкости. Чувствую, что мужчина пристально осматривает меня.
— Слушай, давай я тебя домой отвезу? Ты что-то совсем бледная… А по адресам я сам смотаюсь.
— Нет, я в норме. Просто перенервничала. С детства безумно боюсь собак и обхожу их стороной. А эта подбежала совсем близко…
— На тебя в детстве напала собака?
Молча киваю. Потом вдруг решаю рассказать.
— Ногу в двух местах прокусила… У меня до сих пор шрамы от её зубов остались около колена. Самое обидное, что я её даже не трогала — просто мимо шла, в школу торопилась. А собака эта с хозяйкой гуляла и вдруг как накинется со спины и сразу пастью впилась в ногу… Боль была адской. Женщина не сразу смогла оттащить её. Но как только получилось, она резво схватила собаку за ошейник и бегом от меня не оглядываясь. Даже не спросила, как я вообще. Испугалась, по ходу, что пса усыпят за такие фокусы. Ну а я ещё относительно мелкой была… Так в состоянии аффекта до школы и дохрамала, не обращая внимания боль и на то, что все колготки вымазаны в крови… Даже на урок пришла, за парту села. Подружка моя заметила ужас этот и рассказала учительнице. Та сразу меня в медкабинет и родителям названивать, чтобы забирали и в больницу везли. Дальше — уколы от бешенства по графику и две недели дома…
— Женщину эту к ответсвенности привлекли?
— Нет. Я даже не смогла толком вспомнить, как она выглядела. И про собаку уловила лишь то, что та была огромной и чёрной… Больше я тем двором ни разу до школы не ходила. Только в обход. И всех больших собак с того времени остерегаюсь. Животное есть животное… Никогда не знаешь, что у него на уме…
Мысленно ругаю себя, когда до меня доходит, что я слишком разоткровенничалась. Да и зачем Константину Станиславовичу информация о происхождении моей фобии? Он же явно только из вежливости спросил. А я тут распинаюсь зачем-то…
Неотрывно смотрю в лобовое и молчу, не зная, как ещё замаскировать своё дёрганое состояние.
Вздрагиваю, когда ощущаю легкое ободряющее постукивание по моему плечу. Несмело поворачиваюсь к Константину Станиславовичу лицом, когда осознаю, что он до сих пор не убрал ладонь с моего рукава.
Несколько бесконечных секунд и наши взгляды скрещиваются, затем тут же расходятся. Тишина сменяется усиленной пульсацией в ушах.
Константин Станиславович отворачивается к рулю, перекинув на него обе руки, и прочищает горло.
— Ну что, посмотришь, второй адрес? Думаю, "Эвкалипт" лучше уже отметём от греха подальше…
— А? Да, конечно!
Когда мы выдвигаемся в «Посейдон», то я, чтобы убить время и отвлечься от своих неправильных ощущений, изображаю сильнейшую увлеченность распечатками с меню. Листаю их, перечитывая по десятому кругу одно и то же.