— Ну чтоу ты, Ваня, чтоу ты? — заботливо бормочет кот. — Ну, психану-улау, с кем не бываует. Только я тебяу пр-рямо сейчас никудау не пущу, так и знай. Хочешь ведь бежауть, пр-рощения пр-росить, да?
Судорожно вздыхаю. Так и есть. Только почему-то не могу дозваться Рикки.
— Узбагойсяу…
Несмотря на драматичность ситуации, не могу не улыбнуться сквозь слёзы.
«Бам!»
От двери доносится хлопок. Стреляет крошечная пушка. Рядом с дверным косяком выстраивается целый оркестрик из мышат. Тут всё по-взрослому: капельмейстер жезликом задаёт ритм, барабанщики отбивают дробь. Литавристы звонко хлопают медными тарелками. Трубачи выдувают какие-то пищащие звуки из труб и валторночек. И вся эта какофония очень напоминает какой-то залихватский марш для лилипутов.
«Бам!»
Ещё один выстрел.
Прицепив углы носового платка к бечёвке, натянутой вдоль дверного косяка, трое платочконосцев отступают, выстраиваются в ряд и, став на задние лапки, отдают честь. Четвёртый, ловко подтягивая бечеву, поднимает импровизированное знамя.
Невозможно удержаться от смеха.
— Вольноу, р-ребятушки, — снисходительно бросает кот.
В ответ ещё раз, будто прощаясь, бамкает пушечка, малыши салютуют нам, подхватывают инструменты и бодро маршируют к воротцам у самого плинтуса. Шмыг-шмыг — и вот уже нет никого.
— Р-развеселилась? — мурлычет Тим-Тим. — Пр-равильно, нечего слёзы лить! Я саум люблю пор-рыдать над хор-рошей истоур-рией, но тебе сейчаус это вр-редноу. И сломя голову никудау мчаться не нужноу, это тоже вредноу. Оставь своему Маге записочкоу. Я пер-редам.
— Можно? — радуюсь, как девчонка.
— Нужноу! — наставительно вещает он. — Не могу же я саум писать! У меняу, как ты понимаешь… — И хихикает. — … лапки!
Поспешно подсаживаюсь к столу, где уже поджидает блокнот на широкой пружинке и гелевая ручка. Почему-то зелёная. По виду — и то, и другое только что стырено с письменного стола моих девчат. Из нашего мира, это уж точно.
— Давауй, пиши! — торопит кот, запрыгивая на стол и подталкивая ко мне ручку. — Я, хоть и тр-ранслятор, а у меня свой р-резерв сил, скор-ро ничегоу пер-редать не смогу, устал. Самое главное пиши! Пер-реброшу — и выключусь на зар-рядку!
Самое главное? Только бы не запаниковать. Самое главное?
Вдруг кот подпрыгивает на месте. Выгибается дугой. Вдоль хребта проскакивает каскад искр.
— Скор-рее!
Вцепившись в ручку, я тупо гляжу на бумагу. Затем, спохватившись, черкаю два слова. Оборвав лист, протягиваю Тим-Тиму. И тот исчезает.
С моей запиской в зубах.
— Как же так!
В растерянности поднимаю взгляд на зеркало, будто пытаясь найти в нём ответ или самого посланника.
Рябь на поверхности исчезает. Дрогнув, как гладь воды после падения камня, изображение выравнивается, и вот уже я вижу конюшню Торресов, один из денников, где мечется, пугая конюхов, знакомый чёрный жеребец, купленный нами с Элли на ярмарке русичей. Волнистая грива растрёпана, глаза дико косят, он фыркает, отпрыгивает от людей, пытающихся его успокоить…
— Тиш-ше, — спокойно говорит Мага. В его руке — половинка румяного яблока. — Всё хорошо. Пойдём со мной, я отведу тебя к новой хозяйке.
Сердце моё пропускает удар. Трудно устоять под этими чарующими модуляциями в голосе. Маркос дель Торрес — некромант. Он умеет говорить. Умеет подчинять, и не только живых, и не только людей…
Но не ломать. Не гнуть под себя.
Ты почти прав, Тимыч. Сегодня я и впрямь сбежала. Но если бы не мой поступок — как знать, когда бы ещё Мага решился порвать с отцом? Себе, конечно, я этот подвиг не приписываю: подобные решения вызревают долго, болезненно. По-видимому, Мага почти «созрел». А я, скорее всего, своим протестом подтолкнула его к объяснению. Так что нет худа без добра.
— Тише, красавец…
Вытянув шею, жеребец принюхивается к подношению. Кажется, даже я чувствую бесподобный яблочный дух.
Шажок. Другой. Шорох соломы. Перестук копыт. Аппетитное хрумканье.
— Молодец, мальчик. Ещё? Угощайся. Прости, что до сих пор не называю по имени. Тебе его подарит хозяйка.
— Брат, смотри, что это у него? — встревает Николас. — Там, под седлом! Посмотри сам, я пока не подхожу!
Из-под луки седла белеет какой-то клочок. Осторожно, чтобы не спугнуть коня, мой некромант протягивает руку, вытаскивает и неловко — в правой руке у него очередной вкусный кусочек — разворачивает. Его лицо светлеет. На миг прикрыв глаза от облегчения, он быстро прячет записку в карман. Через плечо сообщает брату: