В мгновение холл опустел. Девчонки прыснули на улицу. Причем в двери проскочили все одновременно.
Парнишки вверх на четвертый этаж. Каждый пролет они преодолевали за два — три прыжка. Не знаю, как там с олимпийскими рекордами, но зрелище было впечатляющее.
Александру Ивановну в общежитии больше не видели. Вместо нее появился старичок. Она не попала в больницу. Тьфу! Тьфу! Тьфу! Плюнем трижды через левое плечо! Постучим по дереву! Ту! Тук! Тук! Да! Войдите! Ой, это по привычке вырвалось. Поколение ее было очень ответственным в отличии от нас, жалких потомков. На боевом посту, даже если это вход в общежитии, они могли пожертвовать, чем угодно, ни секунды не задумываясь. Александра Ивановна сделало страшное для себя открытие после этого случая с девчонками. Так может быть, работала бы себе и работала.
Ведь окна были не только в библиотеке, которая порой была открыта чуть ли не до утра. По всему периметру первого этажа. И в коридоре, и в подсобных помещениях. Что там первый этаж! Эка невидаль молодым забраться в окно второго этажа! А какой-нибудь добрый молодец заберется в девичью спаленку и через форточку на пятом этаже. Выше этаж, сильнее будет эффект и восторг. И тут самая неприступная красавица не устоит. Сразу альпинист станет романтическим героем для красной девицы на всю ее оставшуюся жизнь.
Кого угодно можно затащить! И не то, что на первый этаж, но и на крышу. И что угодно.
Всякое доблестное служение у входа для Александры Ивановны потеряло всякий смысл. Ей стало понятно, что от нее ничего не зависит. Ну, почти ничего. И при желании и ловкости ее обойдут в два счета.
Одно утешает в этой не очень радостной истории. Она не отразилась на наших молодых изобретательных героях. Сами они, понятно, держала рты за замками. Не рассказывали даже однокурсникам.
Зато у внуков и внучек Александры Ивановны ручки и ножки зимой всегда в тепле. Теперь уже ничто ее не отвлекало от клубка со спицами. Ну, а денег всех не работаешь.
6
ГЕНАШКи
От них веяло былинами и богатырскими заставами. Они были крепко сбиты, широкоплечи. Казалось, что творец при их создании ограничился одним топором, вырубив скуластые лица, рельефные носы, четко очерченные рты прямые просторные лбы.
Несколькими ударами он довершил всё остальное. Получилось крепко и надежно. Когда они шагали, то казалось, что проходит дивизия парадным шагом. Ходили они плечом к плечу.
Детишки смотрели на них как на Гулливеров. И провожали их долгими восторженными взглядами.
На ботинки, которые они выставляли у порога, гости смотрели с благоговением. И еще до того, как войти в комнату, они проникались уважением к их владельцам. Нам нравится всё большое.
Одного звали Геннадием, другого Александром. Все их называли Генашками.
Когда Толя поступил в университет, они учились на четвертом курсе. Четверокурсников селили по двое в маленькой комнате блока. Им, видно, не досталось. Что нисколько их не расстроило. Вообще казалось, что их ничто не может расстроить. Если бы их поселили в подсобке среди швабр и ведер, они восприняли бы это с философским спокойствием и здоровым чувством юмора. Быт их нисколько не интересовал.
Они были по-суворовски аскетичны. И жили по-спартански просто, без всяких ненужных украшений. Несколько книг, несколько общих тетрадей, кровати, закрытые строго правильными прямоугольниками одеял. Носили прямые черные пальто. Такие можно было увидеть на членах Политбюро, когда они выходили на трибуну Мавзолея.
Разумеется, только по телевизору. Где еще граждане могли увидеть кремлевских небожителей?
Генашки появлялись в общежитии поздно вечером. Занятия, спецкурсы, библиотека, архивы. Ничего они пропустить не могли. Ни под каким предлогам. Хоть землетрясение, хоть что.
Еще они читали лекции в трудовых коллективах: на заводах, в организациях, НИИ. О политике партии, знаменательных исторических событиях, о проклятых империалистах. За это получали от общества «Знание» денежку. Немного. По десять рублей за лекцию. Но при стипендии в сорок рублей это было довольно неплохо. Целую неделю можно от пуза кормиться в столовой.