Коломан, приглашенный великим князем, был уверен, что на Руси ему предстоит всего лишь легкая прогулка. На вид действительно ничто не предвещало беды. Несколько десятков всадников, появившихся у него на пути, казалось, просто заблудились.
«С дороги!» — крикнул им король.
Но всадники с дороги не ушли, развернулись, их предводитель показал Коломану неприличный жест, и в венгров полетели стрелы.
«Хамы!» — закричал король.
Половцы поспешно убрали луки и бросились наутек.
«Трусы! — закричал Коломан. — Взять их!»
Венгры толпой бросились в погоню за половцами. Они гнались до тех пор, пока не сообразили, что сзади их самих преследует конница Боняка. Не успели они развернуться, как с флангов на них налетели дружинники Давыда, а половцы, которых они преследовали, развернулись и вновь осыпали их стрелами. Венгры еще не разобрались, с какой стороны на них нападают, когда из Перемышля подоспел Володарь со своей дружиной. Духи не обманули Боняка. Битва превратилась в бойню. Растерявшихся иностранцев два дня гоняли по всей округе. Коломан, растеряв свое войско, еле спасся сам. Потери его стотысячного (ну, там плюс-минус) войска составили сорок тысяч человек (или около того).
Теперь Давыд Игоревич мог со спокойной совестью возвращать свои земли. В Луцке Святоша Давыдович обещал предупредить его, если Святополк пришлет подкрепление. Защитив таким образом тылы, Давыд приступил к осаде Владимира Волынского. Князь Мстислав, сын Святополка, был смел, но неосторожен. Он лично стоял на стене, отстреливаясь от осаждавших. Стрела пронзила ему грудь, когда он натягивал тетиву. Бояре унесли его во дворец, там ему оказали первую помощь, но это не помогло. Три дня бояре говорили защитникам города, что их князь жив и продолжает руководить обороной. Когда же скрывать смерть Мстислава стало невозможно, они послали гонца в Киев за подкреплением.
Помощь подоспела вовремя. Святоша совсем забыл предупредить Давыда, и тот чуть было не попал в плен к неожиданно напавшим киевлянам. Хорошо, что Боняк оказался рядом. Короче, пошла обычная свистопляска.
А ведь все так мило начиналось: собрались на съезд, обещали не воевать друг с другом, крест целовали. Но разве одним целованием креста людей переделаешь?
XIII
Долго ночь меркнет. Заря свет запала, мгла поля покрыла; щекот славий успе, говор галичь убудиси. Русичи великая поля черлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю славы.
С зарания в пяток потопташа поганыя полкы половецкыя и, рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя, а с ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты. Орьтмами, и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотом и грязивым местом — и всякыми узорочьи половецкыми.
10 июня 1100 года в Уветичах (Витичеве) под Киевом начался очередной княжеский съезд. Собравшиеся отметили, что, несмотря на отдельные отклонения от утвержденной Любечским съездом политической линии, решения съезда в целом выполнены. Съезд подтвердил правильность выбранного курса на братское взаимопонимание потомков Ярослава Мудрого, упрочение внутреннего мира и повышение обороноспособности Киевской Руси перед лицом внешней угрозы, исходящей от половцев, которых князья единогласно признали главными виновниками междоусобиц последнего времени. Решили, однако, не принимать скороспелых решений, а пока заключить с половцами мир и обменяться заложниками.
Обсуждали и всякие частности. Так настырный Святополк, хотевший не мытьем так катаньем получить города Ростиславичей, настойчиво предлагал пожалеть Василька и отправить его на пенсию по инвалидности, а его землю отдать ему. Но это предложение не встретило понимания.
Тридцатого числа на съезд в добровольно-принудительном порядке прибыл Давыд Игоревич. Ему предоставили слово, но на этот раз он не был так красноречив, как прежде. Выдержав долгую паузу, он сказал только:
— А что, я что-то не так сделал?
И снова замолчал.
— Ты нас спрашиваешь? — возмутился Владимир Мономах. — Это ведь ты сплетни распускаешь, воюешь со всеми, интриги плетешь. Это мы должны у тебя спросить, что тебя не устраивает. А потом ведь скажешь, что тебя никто слушать не хочет. Вот, мы тебя слушаем. Говори.
Но в критические моменты у Давыда всякий раз отнимался язык. Так случилось и сейчас. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и молчал.
Поняв, что объяснений от него не дождаться, князья удалились на совещание. Давыд хотел, было, подойти и послушать, но его не допустили. До коварного князя доносились только отдельные слова: «глаза выколоть», «яйца оторвать», «посадить в темницу», «изгнать нахрен», а потом вдруг голос Мономаха сказал «братья» и те же голоса заговорили совсем другим тоном: «да, братья по-хорошему», «Борис и Глеб», «жалко», «войти в положение», «сиротинушка», «так ведь каждого из нас», «своих разве можно!»
Наконец, князья вернулись к Давыду, и Мономах объявил ему постановление: «За аморальное поведение и подрывную деятельность решили мы тебя отстранить от должности владимиро-волынского князя. Не оправдал ты наше доверие, Давыд, не оправдал. Но, учитывая положительные характеристики и активную общественную деятельность, берем тебя на поруки. Переводим тебя в Бужск на должность князя. С понижением, конечно, а ты что думал? Иначе нас просто общественность не поймет. Если хорошо себя проявишь, возможно, заслужишь большего. Святополк дает тебе Дубно и Черторижск, мы с Олегом даем по двести гривен. И ты уж нас больше не подводи».
Итак, зло наказано, а добро восторжествовало. Почему-то меня совсем не удивляет, что Давыда после всего, что он натворил, не повесили и расстреляли, как двоих его подручных, а просто перевели на другую работу, да еще и с выплатой немалой премии. Видимо князья при всей своей взбалмошности и инфантильности уже тогда начали вырабатывать у себя государственное мышление и системный подход к работе с руководящими кадрами. А первая и последняя заповедь этого подхода: своих не сдавать.
Братья по-хорошему: благородные князья. В разные времена их называли по-разному. Я помню, как про них говорили «номенклатура», сейчас стало модным слово «элита». Но какую табличку не вешай на дверь князя, функционера, топ-менеджера, суть от этого не меняется. Это обычные люди, ничем не отличающиеся от нас. Они имеют только одну привилегию — быть там, где трудно. Они не боятся брать на себя ответственность потому, что знают: нести ответственность им не придется. Они не боятся принимать тяжелые решения потому, что знают: тяжело будет не им. Они не боятся смерти потому, что умирать будут не они.
Смотрят святые Борис и Глеб с небес на Русь, видят, как кровь льется, как горят города и деревни. Такова жизнь — ничего не попишешь. Мало ли Борис и Глеб пожаров и крови видели. Святых покровителей нашей земли этим не удивишь. Но оборвется жизнь брата по-хорошему, и заплачут иконы. Горе придет на русскую землю. Злодейски убиенного поднимут на руки и, переступая через трупы, понесут навстречу вечной славе. И новоявленный святой страстотерпец, только что отправлявший людей на смерть, после собственной смерти вступит в ряды уже небесной элиты. Воистину, номенклатура бессмертна.
По итогам съезда было принято постановление:
— ПРИЗНАТЬ работу князей за отчетный период в целом удовлетворительной.
— ОСВОБОДИТЬ Давыда Игоревича от должности Владимиро-Волынского князя в связи с переходом на другую работу.
— ПОРУЧИТЬ В. В. Мономаху разработать срочные меры по окончательной ликвидации половецкой угрозы.
— УГЛУБИТЬ братскую любовь потомков Ярослава Мудрого.
На том и разъехались.
Началась мирная жизнь, писать про которую неинтересно.
Умер Всеслав Полоцкий. Этот окруженный мистическими загадками персонаж в последнее время мало напоминал о себе, но общественность все время следила за ним, ожидая новых странных выходок. Не зря в летописи указана не только дата, но и время его смерти. Довольно редкая для того времени точность, про многих князей даже год смерти точно не известен. А ведь Полоцкое княжество тогда не входило в состав Руси.