Когда мы ему как на духу во всем признались, он сперва поругал нас, потом посмеялся и сквозь веселый смех сказал:
— Трудное дело, ребята, но что-нибудь придумаем. Главное, чтобы разворот получился приличный.
— Фото неважнец, — промолвил Ложкин.
— А ты, Гена, дотяни их...
С неделю мы ходили под страхом, что попадем в трибунал.
Вскоре Шишкин пришел из крайкома бодрый, голубые глаза его блестели.
— Ну, хлопцы, с вас приходится. Ведь делу уже был дан ход. Пришлось секретарю крайкома Листовскому идти к самому командарму Блюхеру улаживать конфликт. А то бы, наверно, угодили на пару годиков в тюрягу. Интересно, как бы выглядела после этого наша газета, если бы засудили ее двух ведущих сотрудников. Позор! Мне бы осталось повеситься на первом же суку. — И, помолчав, предупредил: — Вот что, в дальнейшем прошу вас быть осмотрительными, на чужое добро в командировках не зариться, передвигаться больше на своих на двоих, ясно?
Так заглохло дело об Орлике.
Секретарствовал в нашем «Тихоокеанском комсомольце» Петр Комаров, стройный, худощавый юноша с задумчивым, несколько замкнутым лицом и на редкость застенчивый. Как сейчас, вижу его за рабочим столом, заваленным бумагами, в облаке махорочного дыма. Засядет, бывало, с утра править материалы в номер и в загон, так до обеда и не сдвинется с места. Только и слышится из полутемной комнаты, куда даже в жаркую погоду не заглядывал солнечный луч, глуховатый, надсадный кашель. Это уже были зачатки туберкулеза, перешедшего по наследству от отца сперва к старшему брату и теперь к нему, двадцатидвухлетнему меньшому Петру.
Комаров давно писал стихи, но редко кому читал и показывал их, словно не верил в свой талант. А какие это были отличные стихи, мы узнали лет через пять-шесть, когда Петр Степанович выпустил книгу «У берегов Амура».
Мы подружились с ним чуть ли не с первой же встречи.
Было это в июне 1933 года, спустя полтора месяца после моего приезда на Дальний Восток. Это время я провел в поездках по Амуру и Уссури — и, твердо решив остаться в крае, пошел к первому секретарю крайкома комсомола Петру Листовскому с просьбой направить меня в молодежную газету.
Листовский был прост и доступен. Попасть к нему на прием можно было в любое время. Придешь, бывало, к его помощнику, и тот, даже не расспросив, зачем явился, приоткроет дверь в кабинет и скажет: «Петя, к тебе!» — и оттуда слышится звонкий голос: «Пускай проходит!»
Так случилось и со мной. Помощник пропустил меня в просторный, отделанный под светлый дуб кабинет, в глубине которого за большим столом сидел Петр Листовский — боевой вожак дальневосточного комсомола, один из соратников и друзей Александра Косарева.
Он быстро вышел из-за стола навстречу мне, поздоровался, усадил в кресло.
Это был среднего роста, стройный, атлетически сложенный молодой человек лет двадцати восьми, со смуглым, несколько суженным книзу лицом, некрупной головой и зачесанными назад темными волосами. На нем полувоенный, защитного цвета шерстяной костюм и хромовые, начищенные до блеска сапоги. Накладные карманы гимнастерки оттопырены, и из них выглядывают разноцветные корочки от различных удостоверений и мандатов.
Листовский, как я после узнал, был человеком завидной храбрости, веселый, общительный, скромный и неприхотливый. При всей своей занятости в крайкоме, он много времени проводил в поездках по Дальнему Востоку, причем в наиболее интересные поездки брал с собой кого-нибудь из сотрудников комсомольской газеты. Он и сам довольно часто выступал на ее страницах со статьями, которые, кстати говоря, никому не передоверял писать, а приходил поздно вечером в редакцию и диктовал дежурной машинистке.
Туда, где успех какого-нибудь важного дела решала молодежь, непременно приезжал Листовский. Его можно было видеть и в шахтерских штольнях на Сучане, и на рыбных промыслах в Охотске в горячую пору ударной путины, и на высокогорных заставах у пограничников в отрогах Хингана...
Особенно часто ездил он в Комсомольск. Меньше всего он там выступал перед строителями с речами, а как равный ходил с ними в тайгу на раскорчевку или на сплав обледенелых хлыстов по зимнему каналу через Амур. Натрудившись, вваливался в землянку тогдашнего «Копай-города» и около жаркой печурки, отхлебывая крутой кипяток из жестяной кружки, вел со своими сверстниками дружескую, сердечную беседу.
Стоило комсомолу бросить клич: «Молодежь, на самолеты!» — и Петр Листовский одним из первых пошел в аэроклуб осваивать летное дело. Через год он уже пилотировал боевой самолет-истребитель.
У меня до сих пор хранится старый номер газеты с фотографией Листовского в форме военного летчика.