Можно веровать в Бога — и при этом быть секуляристом, т. е. признавать необходимость светского государства, самоценность культуры и науки, не связанных религиозными догмами. Такими христианами-секуляристами были Николай Бердяев, Георгий Федотов, Сергей Аверинцев, Дмитрий Лихачев, священник Александр Мень. В Турции и Средней Азии влиятельно движение Хизмет (последователи Фетхуллаха Гюлена) — умеренный, светский ислам, ориентированный на науку, просвещение и диалог с другими религиями.
Точно так же можно быть атеистом, неверующим — и при этом секуляристом, т. е. с уважением относиться к религии и церкви и признавать их право на независимость от государства, его политики и идеологии. Такими в России были Андрей Сахаров, Юрий Лотман, Булат Окуджава. Среди западных атеистов-секуляристов — Бертран Рассел, Курт Воннегут, Френсис Крик, Филип Андерсон, Эдвард Уилсон и другие известные ученые, писатели, мыслители. Такая позиция в западном обществе часто именуется «светским гуманизмом» и предполагает уважение к человеческой личности, сочетание социальной и духовной свободы с моральной ответственностью — без апелляции к сверхъестественным источникам жизни и духа.
Антисекуляризм, или в широком смысле фундаментализм, также возможен в двух вариантах. Религиозный фундаментализм — это исламизм во многих странах Ближнего Востока, это нетерпимость к другим религиям и к светскому образованию, к гражданской и гендерной эмансипации. В России это позиция тех клерикальных кругов, которые выступают за вмешательство церкви в политику, право, законодательство, культуру, образование.
Пример атеистического фундаментализма, или антисекуляризма — это политика советского государства, направленная на уничтожение церкви либо полную ее зависимость от правящей «материалистической» идеологии. Это борьба за полное искоренение религии, включая разрушение храмов и физическое истребление духовенства. Ленин и Сталин были, конечно, атеистами, но вовсе не секуляристами, поскольку идея разделения светских и духовных властей была им совершенно чужда, они хотели истребить Богово или полностью подчинить его кесареву.
Таким образом, исходя из известного евангельского изречения «отдавайте кесарево кесарю, а Богово Богу» (Матфей, 22: 15–21), можно выделить четыре позиции:
1. Религиозный секуляризм, сочетающий веру в Бога с признанием светских ценностей, независимости государства от церкви: Богу — только Богово, но не кесарево.
2. Атеистический секуляризм, сочетающий неверие в Бога с признанием религиозных ценностей, независимости церкви от государства: кесарю — только кесарево, но не Богово.
3. Религиозный фундаментализм, сочетающий веру в Бога с требованием подчинить государство церкви: Богу — и Богово, и кесарево.
4. Атеистический фундаментализм, сочетающий неверие в Бога с требованием подчинить церковь государству: кесарю — и кесарево, и Богово.
К сожалению, в истории России наибольшее воплощение получили оба варианта фундаментализма, клерикальный и атеистический, тогда как попытки секуляризации неизменно терпели крах, хотя ее пытались инициировать и Петр I, и Февральская революция 1917 г., и горбачевская перестройка. Однако государство от церкви так и не отделилось: оно то укрепляло ее, то разрушало, но промежуточная, нейтральная, собственная секулярная зона взаимного уважения и независимости светской и духовной власти так и не образовалась.
Поэтому первые две позиции заслуживают особого признания и укрепления в российском гражданском обществе. Верующие и неверующие могут найти единство в поддержании светского характера государства, которое ничего не диктует и не навязывает церкви, но и само не становится ее политическим инструментом. Как ни странно, между секулярными верующими и атеистами может быть больше общности и взаимопонимания, чем между верующими секулярного и антисекулярного толка. Секуляризм сам по себе есть духовная ценность, выраженная предельно кратко в вышеупомянутом евангельском принципе разграничения Богова и кесарева.
Если в Европе Нового времени общество постепенно становилось все более светским, причем имманентно, не под давлением чужой цивилизации, значит, внутри самой христианской религии есть место для секулярного. Это явствует из самого Евангелия, — например, из представления о том, что не человек для субботы, а суббота для человека; из обличения фарисеев и книжников, соблюдающих религиозные обряды, но внутренне мертвых, самодовольных, лишенных любви к ближнему. Сама христианство в ходе Ренессанса и Реформации начинает допускать некоторую свободу от господствующей религии, возможность расхождения между личной и церковной верой, свободу веры или неверия. Как замечает теолог Пауль Тиллих, «священное открыто также и для секуляризации».