В России все эти ритуальные формы общественного поведения оборачивается особенно усиленным пустоводством, поскольку сами формы цивилизации в основном заимствованы у Запада и таким образом оказываются вдвойне формальны. На пустоту самих этих форм накладывается пустота их имитации, «псевдоморфозы», как определил О. Шпенглер российскую послепетровскую цивилизацию. Здесь царят формы форм, идолы идолов…
Однако есть различие не только в количестве, но и в качестве. Бюродемократия, столь развитая на Западе, не столь актуальна в России. Здесь на демократические процедуры не тратят слишком много времени, все решает начальник. Однако пустота — еще более могущественная — возникает на уровне исполнения, когда принятые решения начинают проводиться в жизнь; но они настолько нежизненны и противоречат реальным интересам людей, что исполняются только для видимости. Пустота размножается множеством лиц, становится поистине всенародной. Если на Западе сложно принимать решения, то в России сложно их исполнять. Система управления «бешено буксует», т. е. при большой затрате энергии производит ничего как продукт труда. Решения нейтрализуются взаимодействием энергии начальства и инерции подчиненных. Агрессия верхов умеряется депрессией низов.
Соизмерим ли индивид с историей?
У К. Чуковского есть знаменитая фраза: «В России надо жить долго». Имелось в виду, что тогда можно дожить и до лучших времен. Но, во-первых, продолжительность жизни в России — из самых низких в цивилизованном мире. А во-вторых, лучшие времена даже если и наступают, то быстро сменяются худшими, так что срок жизни нужно постоянно продлевать, чтобы успеть реализоваться в истории, увидеть плод своих усилий. Даже если жить в России сотни лет, например, от Батыя до Сталина, и то нет гарантии, что до чего-то хорошего доживешь. В России надо жить вечно — или вообще в ней не жить, выбрать другую страну.
Но что же делать людям, все-таки живущим в России? Тратить ли время своей единственной жизни, данной для самосознания, творчества, изобретений, на то, чтобы бороться с обществом, которое хочет жесткой власти и неизменности, и надеяться, что ты его хоть чуть-чуть образуешь, перевоспитаешь и успеешь войти в гармонию с ним? Или осознать, что сроки твоей жизни несоизмеримы с темпами здешней истории? Есть такой особый коэффициент — со-историчностъ человеческой жизни: насколько ее темп соизмерим с темпами исторических процессов. Может ли человек, посеявший в почву зерно, дождаться его созревания и плодоношения? Почва в России жесткая, мерзлая, каменистая, и большинство семян гибнет или гниют, так и не дождавшись всхода. Каждый должен сам за себя решать, тратить ли ему свою единственную жизнь на то, чтобы согласовать ее с историческими темпами своей страны, с ритмом ее дыхания.
Америка привлекает людей со всего мира именно тем, что здесь посеянное семя может принести несколько урожаев при жизни одного поколения. Если повезет, можно своими глазами увидеть, как возрастают внуки и правнуки твоих идей, открытий, инициатив, как идея пускается в тройной, четвертной оборот, как последствия ее внедрения приносят новые идеи, которые опять-таки внедряются на твоих глазах. На одну жизнь приходит несколько циклов исторических перемен, и все они имеют один вектор, направлены в будущее. В России целые поколения не успевают дожить до итога своих трудов — или обречены наблюдать их бесплодность. К тому времени, когда плоды поспеют, они окажутся уже не актуальны, как идеи реформ Александра II оказались неактуальны, когда с большевистской революцией началась эпоха второго крепостничества, а идеи диссидентов и либерал-реформаторов 1970-80-х гг. оказались смытыми новой волной исторического отлива 2010-х гг.
Поэтому для каждого целеустремленного россиянина встает вопрос: замкнуться ли в своей профессии и/или семье или потратить свою жизнь на ускорение исторического прогресса в обществе, которое движется не просто медленно, но вращательно, то есть постоянно возвращается туда же, где оно было века назад, в свое прошлое. Конечно, без сотрудничества с историей, без соисторичности, художник или мыслитель окажется в вакууме, как brain in a vat, мозг в колбе. Нельзя творить индивидуально, не подключаясь к творящим силам и возможностям времени, языка, общества, обстоятельств. Какую же долю себя приносить на служение отечеству? России — больше тысячи лет, а индивидуальная жизнь раз в двадцать короче, чем жизнь нации. Поэтому соразмерным даром себя обществу была бы двадцатая часть жизни, 3–4 года, отданных на алтарь отечества. Конечно, легко возбудимые патриоты возмутятся самой постановкой вопроса. Нужно отдавать всего себя и навсегда. «Отчизне посвятим души прекрасные порывы». Но ведь и отчизна посвящает нам не больше одной двадцатой своей далеко не прекрасной истории. Будем справедливы и к ней, и к себе.