По итальянскому телевидению один известный политический комментатор, которому задавали вопросы о многочисленных неизвестных проблемах, нависших над Россией, ответил: «О, этот день для меня слишком хорош: об остальном подумаем завтра». Автор этих строк получил в те дни письмо от своей далеко не молодой московской знакомой, которое он хранит в своем личном архиве. Ее никто не мог бы назвать «консерватором». Она писала: «Мы вновь переживаем 1941 год (год нацистской агрессии и молниеносного немецкого наступления), даже не зная, наступит ли когда год 1945-й».
Вместо эпилога
XII. Искалеченная Россия
«Свобода» и «воля»
Невозможно рассматривать события, последовавшие за развалом СССР, с исторической точки зрения. Это проблема текущего дня. Пока еще нет необходимого отстранения. Применительно к другому переломному периоду прошлого века историк Ключевский, только что переживший этот перелом, сказал: мы знакомы с событиями, мы знаем даже, чем они вызваны, но мы «не знаем их последствий и потому не можем сделать их объектом истории»[707]. Однако именно в силу того, что нам известны причины тех или иных событий, возможны некоторые размышления о проблемах сегодняшнего дня в свете недавней или более отдаленной истории.
Задача эта представляется необходимой и безотлагательной, по крайней мере, по двум соображениям. Во-первых, потому, что искажение исторических фактов в политических целях в бывшем Советском Союзе вовсе не прекратилось. Скорее наоборот, складывается впечатление, что оно по-прежнему доминирует. И примеров тому достаточно. Ими полна московская пресса. Манипулирование эпизодами прошлого в злободневной полемике осталось в традициях политической борьбы. Весьма прискорбно констатировать, что современная публицистика изощряется в доказательствах того, что дурная в этом отношении традиция была присуща не только Суслову и Пономареву.
Второе соображение еще более важно. Оно относится к самому серьезному изъяну современных руководителей России. До сих пор они претендовали на то, чтобы в одночасье перечеркнуть всю революционную и послереволюционную историю страны. Установка была дана президентом Ельциным, когда он заявил, что весь советский период был не чем иным, как «неудачным экспериментом, который не следовало бы проводить в такой огромной стране», и что в любом случае было бы лучше, «если бы Ленин никогда не родился». Подобного рода суждения могут вызвать продолжительные аплодисменты в американском конгрессе, но гораздо труднее с их помощью руководить такой страной, как Россия. Если принять во внимание, что первые зарницы революции относятся к 1905 году, то это практически означает готовность вычеркнуть из национального прошлого почти столетнюю историю, историю нашего века. А поскольку, как мы знаем, русская история насчитывает более тысячелетия (а точнее, почти одиннадцать веков), то отказ от десятой и последней части этой истории — дело нешуточное. Тезис, что революционная и советская история России со всеми ее стихийными и противоречивыми процессами может оказаться результатом идеологического заговора, а не следствием усилий самого русского народа, его стремлений — неважно правильных или неправильных, но направленных на осмысление, проблем, возникших в глубине русской истории, может отвечать религиозному национализму людей типа Солженицына, но он ни в, коей мере не может способствовать разрешению трагических дилемм, присущих современному обществу. Вместо многочисленных «белых пятен», которые Горбачев хотел устранить при воссоздании прошлого, появляется одно гигантское черное пятно. А это никак нельзя назвать прогрессом. Его нет не только в том, что касается точной реконструкции прошлого, что может интересовать только одних историков, но его нет и в том, что полезно для общества в целом, которое должно прежде познать себя, чтобы устранять свои неизбежные противоречия. Вчерашние советские руководители дорого заплатили за то, что не поняли этой необходимости. Что касается теперешнего российского руководства, то счет к оплате им еще не поступил. Поступит. Такое убеждение служит отправной точкой в моем рассмотрении настоящего.