– Ничего.
Поёжившись, Потемкин застегнул верхнюю пуговицу на длинном своем плаще:
– Я последний раз у Дома Советов был с вами. Потом сделка фартовая выпала – весь ходил в мыле. И про стычки людей с милицией только краем уха слыхал. А сегодня переговоры в ресторане закруглил и думаю: дай водку до руля выдохну и по Арбату прошурую – туда, где концерт по радио объявляли по случаю юбилея Старого Арбата. Иду-бреду на артистов глянуть и вижу – гастроль ОМОНа. Я ментов перевариваю не хуже и не лучше, чем блатных. Средь тех и этих есть нормальные и есть отморозки. Но нормальный блатной, не сумняшась, запытает ребенка, если вор или авторитет прикажет. Нормальному же менту грех на душу брать не обязательно – он может или болт с гайкой на беспредельный приказ положить, или выполнить его, спустя рукава. А что мы с вами сегодня видали? Нормальные менты уподобляются нормальным блатным и, как ни в чем ни бывало, калечат баб и ломают кости старикам. По приказу до зверства нормальные менты не опускаются, за очень хорошие деньги – всегда пожалуйста. Раз Ельцин дал добро оплатить зверство, ни на какой мир он не пойдёт. Говорю вам еще раз: самое интересное только начинается. Митинг завтра это покажет. И я на него и сам приду, и орлов со своей фирмы приведу – и мы еще посмотрим – у кого кровь красней: у продажных ментов или у нормальных, Родине служивших десантников.
Комментировать сказанное мне не хотелось. Я изрядно озяб и решил немедля откланяться. Потёмкин мое настроение уловил, но вместо слов прощания вдруг, снова поеживаясь, обронил:
– А не заглянуть ли нам куда-нибудь поблизости и не хватить ли по стопке для сугрева?
Я согласился. В кафе-подвале на Старом Арбате мы выпили водки под салатики с ромштексом, установили, что являемся по паспортному возрасту почти ровесниками и перешли на «ты». На том и расстались: я двинул в метро «Смоленская», он – на Новый Арбат ловить такси.
Утром следующего воскресного дня, 3 октября, ровно в назначенное для митинга время – в 11.00 – я прибыл на станцию метро «Октябрьская-кольцевая». Выход из нее наружу был открыт, проход на площадь закрыт – двойным кольцом из солдат внутренних войск.
Митинга не будет, я себе доложил, будет очередная драка – вполне возможно, наиболее грандиозная в сравнении с предыдущими: народ из метро выплывал густо-прегусто.
Жаждавшие митинговать под каменным козырьком кольцевой «Октябрьской» не задерживались – растекались в обе стороны вдоль площади. Меня потянуло налево – на Якиманку. Я шел в плотной толпе мимо двух жидких рядов молоденьких солдат-срочников сам собой неудовлетворенный: ошибся ты, братец – митинг будет, а драки не предвидится.
Для драки с обилием пылавших от негодования сторонников парламента надобны не сотенки юнцов в шинелях, а тысячи матерых костоломов-омоновцев в потасовочной экипировке.
У перехода к станции «Октябрьская-радиальная» я замедлил ход, стал и огляделся. Ни у подворотен Якиманки, ни на прилегающем к площади пространстве за памятником Ленина омоновцев не было видно. Что при всем том следовало думать? Не предотвращать митинг солдатиков выставили, а позлить пришедших помитинговать: хотите поорать, разгоните мальчишек с погонами и потом орите, что хотите.
Эта моя догадка очень скоро стала оправдываться. Едва со стороны Ленинского проспекта толпа надавила на солдатиков, они дрогнули – рассыпались. И сразу же двойная цепочка их кольца была разорвана еще в нескольких местах. Причем без рукопашной. Не оказавших сопротивления юношей в шинелях никто обидеть не норовил, и они в минуту растворились во дворах.
Похоже, второе мое предположение подтверждалось: заграждением из солдатиков власть намеревалась не предотвратить митинг, а лишь потрепать нервы враждебному ей люду.
Что опасного предвещало Кремлю еще одно сборище противников Ельцина вдали от Дома Советов? Да ничего. Это сборище – полагали, видимо, командиры карателей, отвечавшие за блокаду парламента, – не могло быть убойным для изоляции депутатов. О митинге на Октябрьской площади знали только участники вчерашних беспорядков на площади Смоленской и только успевшие прочитать экстренно изданные малые по числу листовки анпиловской «Трудовой России». А сколько таковых наберется? Ну, максимум десять-двадцать тысяч человек. Захотят они пойти побуйствовать – им на долгом пути к Дому Советов без проблем можно показать Кузькину мать.
Расчет командиров карателей на малолюдье митинга на Октябрьской площади основывался на здравом смысле и он, наверное, мог оправдаться, если б не одно обстоятельство. В ночь со 2 на 3 октября в Москве случилось информационное чудо. О митинге на Октябрьской широко не сообщали, но о нем настойчиво узнавали по телефонам – узнавали те москвичи, которые были оскорблены побоищами в столице и горели желанием выразить протест против беззаконий исполнительной власти.