* * *
Они пешком пришли. Когда преемнику Сюнь Тинби Юань Питаю сказали, что пешими пришли монголы, он не поверил: «Быть того не может! Как так? Монгол — и без коня?» — «Они пожрали все, что только можно было, у них в кочевьях голод». — «Ну что ж, старшин я их приму, раз слезно о свидании со мною просят».
Навзничь упав, монгольские старшины взывали к милосердию китайского дарги: «Дозволь нам поселиться под Шэньяном. Земля в наших кочевьях мертвая совсем: сухая, голая как камень. Весь скот пропал, и нечем нам кормиться…»
Прищурив масляные глазки, Юань с вожделением смотрел на валявшихся в ногах монголов: «Я их не звал, они явились сами, чтоб заслонить нас от полчищ Нурхаци. Нет, упускать случай такой никак нельзя. Здесь, на этой земле поселившись, они будут защищать ее с нами заодно как свою собственную».
— Скота не стало вовсе, — сокрушенно повторил один из монголов с худым, изрытым оспою лицом. — Все делали, чтобы умилостивить духов. Как только начался падеж, им поднесли и масло, и сметану, и творог. Последнее отдали все. Насыпали «болсон куриль» опять же. Не помогло, — вздохнув, монотонно продолжал монгол с корявым лицом. — Тогда выбрали белого быка, украсили его как надо и в стадо запустили. И он бессилен оказался мор отогнать… Сам тоже сдох. И если не явит нам величайшей милости достопочтенный дарга, то и нам всем одинаково помирать придется.
— Подумать надо мне сначала, чем дать ответ, — с безразличным видом обронил Юань и удалился.
Советники его, когда изволил справиться у них, что думают они, единодушно высказались против: «Да этим дацзы доверять никак нельзя! Недаром давняя пословица гласит: «Из десяти монголов — девять разбойники».
Не внял Юань всем отговоркам этим{76}. «Из книг (а он заядлый книжник был), — высокопарно заключил он, — известно мне примеров много, как удавалось, и с большим успехом, мужам Срединного государства руками дикарей обуздывать дикарей». Начальство раз решило так— ему перечить не посмел никто. И, расходясь, сомнения и тревоги с собою унесли. «Он в книгах, может быть, и разумеет, — судили и рядили подчиненные Юаня. — Известно достоверно, почтенный Юань знает толк, как землю орошать и возводить плотины. Но чтоб монголы наш составили заслон?! Поверить в это крайне трудно».
Совсем немного времени прошло, а уж монголы-поселенцы хозяевами стали чувствовать себя. Местным китайцам спуску не давали. И огрызались, чуть чего: «А наши предки раньше ваших жили здесь!» Начав с того, чьи искони то земли, монголы стали, ночуя силу, у китайцев отбирать их жен и дочерей. Прошения шли к Юань Интаю, чтоб обуздал союзников-монголов, но тот не шел дальше уговоров. Союзом дорожа с монголами, китайцами он проклинаем был. «Да пусть уж правит Нурхаци у нас, — среди китайцев раздавались голоса, — коль сможет он восстановить порядок и закон»{77}.
И только Нурхаци в окрестностях Шэньяна появился, в монголах он лазутчиков набрал надежных{78}. Они и помогли маньчжурам все войско, что в городе стояло, у стен его положить целиком.
Каков он есть, Шэньян, Нурхаци было загодя известно: глубокие с водою рвы подход к стенам Шэньяна преграждали. И эти рвы словно болота: ступить легко, а выбраться — никак уже. Сколь руки кверху не тяни, а взяться не за что. И кабы только эти рвы одни! Со стен предостерегающе чернели зевом орудия огненного боя{79}.
— Нет, — рассудил Нурхаци, — мы не полезем напролом…
Вот несколько уж дней маячили маньчжурские разъезды перед Шэньяном. «Как воронье, выискивающее падаль, — цедил сквозь зубы зло шэньянский воинский начальник Хэ Шисянь, стоя на крепостной стене над западными воротами. — Но вам поживы здесь не будет. Гаоборот, поживой будете вы сами зверью и птицам. Иначе я не Хэ Шисянь. Мы отобьем у вас охоту рыскать окрестностях Шэньяна».
— Ну, вроде пора, — Хэ Шисянь отнял от глаз лаюнь и дал знак, чтоб возвестили выступление. И рог завыл протяжно, и гулко грохнул барабан. Хэ Шисянь приосанился. Воет рог, и гремит барабан — что ещё так сильно волнует сердце воина?
— Ну вот теперь мы дождались, чего нам было надо, — осклабился злорадно Нурхаци, когда ему сказали, что войско из Шэньяна вышло на равнину.
Едва сошлись китайцы и маньчжуры, как стали пятиться назад воины Хэ Шисяня. Наскока боевых колесниц маньчжур они сдержать не в силах были. Смяв, словно валками, передние ряды китайцев, колесницы стали и пропустили вперед себя конников-маньчжур, за которыми поспешали пешие{80}. Стремглав китайцы устремились в спасительные стены крепости. Туда уж было не попасть. Лазутчики Нурхаци, монголы и маньчжуры, дружно убрали мосты через рвы с водой{81}. И под мечами воинов Нурхаци, что по пятам шли, погибли остатки войска Хэ, и он сам тоже{82}.
* * *
Собрались на совет князья, бэйлэ, военачальники. Сознание одержанной победы в осанке видно горделивой у иных, у других светилось в задорном блеске глаз, звучало в бодрых звуках голосов у третьих. При появлении Нурхаци все стихло разом, все обратились в зрение и слух. «Теперь Шэньян уже взят, — негромко произнес Нурхаци и сделал паузу, как бы поддразнивая слушателей и заставляя их теряться в догадках, а что теперь замыслил государь. — И надлежит, — закончил Нурхаци, — пользуясь этим обстоятельством, скорей идти брать Ляоян».
Был дан приказ спешить. И хоть победу только что, считай, войско одержало, и настроение было у людей передохнуть и малость поразвлечься, но рать быстро собралась и шла теперь в полном порядке. Где идти и как, начальники знамен (а их уж стало восемь) знали доподлинно. Отладилось давно все. Ведь сколько довелось свершить походов, и в самые различные места! Если местность обширная, то все знамена идут бок о бок, но не сливаясь. У каждого своя дорога. А стала узкой местность, тогда знамена все идут одной дорогой. В движении порядок строг и прост: ряды не смешивать, начальствующим глотку не драть.
А если завиднелся неприятель и схваткой дело пахнет, то войско разворачивается в боевые порядки. Впереди — пешие, одетые в тяжелые латы, с длинными секирами и большими мечами. А сзади — в легких латах, искусные в стрельбе из лука. Как было уж не раз, от движущейся завесы стрел никани наутек пускались. И только лишь смятение у них заметно становилось (как будто рябь по глади озера или реки пошла), тут конница, которая всегда наизготове, на них кидается и взбаламучивает все в смертельной круговерти.
А если стены крепостные встанут на пути или валы, то с ними управиться обычно Помогали «небесные лестницы». И каждую тащили десять человек. Обязанностью их было взбираться на стены городские.
Как войско строить при движении, как крепостями овладевать — до этого всего Нурхаци и военачальники его дошли не враз, а постепенно. Учила сама жизнь. Сражение каждое, каждый поход в неведомые края уроком были. Платил же за уроки эти Нурхаци жизнями людей подвластных. Соратники их, домой вернувшись и врачуя раны, чесали в головах: «Вот если бы сначала выпустить все стрелы, потом уже в ножи, то меньше бы оставили своих там» или «А кабы сразу же на них помчались наши верховые, то вслед за ними бы в остроге ихнем оказались…» Все разговоры эти слушал Нурхаци, кусая вислый ус. Немало из того, что услыхал, потом в устав свой положил. А выполнять его заставлял и наказанием, и наградой. И если кто бы сверху взглянул сейчас на рать, что двигалась на Ляоян, то непременно поразился бы порядку, в котором шла она.
А скрытно к Ляояну подойти не удалось. Прихода Нурхаци там ждали. И в прозорливости особой вовсе не было нужды: из ближних крепостей остались только две — Ляоян и Гуаннин. Прибытия войска Нурхаци с душевным содроганием ждали там и тут.