"Ушел исправить то, что сам и натворил", — набатом били в голове слова сказанные его отцом.
Ни одного косого взгляда в мою сторону, ни жеста, ни вздоха не сделали Касьян и Амира, понимая, что сын все делает правильно.
Правильно…
А если не вернётся, как мне быть!?
Где взять силы жить дальше без своей половины, что стала частью меня?
— Тише, маленький, тише, — чувствуя мои переживания, волчонок пинался так, словно уже был готов встретить опасности внешнего мира лицом к лицу.
— Рано тебе, потерпи немного, — уговаривала я малыша, морщась от тянущей боли в пояснице.
Но, видимо, наше с Гордеем дитя, было такое же непослушное как и я в детстве, решив появиться раньше положенного срока.
Преодолевая неутихающую боль внизу живота, кое-как добравшись до родительского дома, чуть не напугала матушку до полусмерти своим видом, почти растянувшись перед ней не успев войти в избу.
— Рано, милая, как же рано, — испуганно шептала Маяна, помогая уложить собственное дитя на кровать, мысленно молясь Прародительнице помочь дочери пережить роды.
Слишком мало сил осталось у ее кровинушки за последний месяц, слишком много печали и переживаний выпало на ее долю.
— К нему хочу, мама, — сдерживая стон, отчаянно выдохнула я, мучаясь в предродовой агонии.
— Все будет хорошо, милая, богиня не позволит беде случиться, — изо всех сил сдерживая слёзы, ответила Маяна, готовя вместе с Илларией все необходимое для принятия волчонка.
— Я всех потеряю! — всхлипнула я, чувствуя, как душевная боль раздирает похлеще телесной.
— Наоборот, ты новую жизнь в этот мир приведешь, не говори так! — строго произнесла старая травница, давая напиться мне обезболивающего отвара, — Гордей с детства трудностей не боялся, всегда и во всем первым был! И лариям этим проклятым, ни одного вздоха вашего малыша не уступит! Верить в свою пару надо! Верить!
— А-а-а-а-а!
— Вот так, родная, не держи в себе, — обтирая пот со лба, поддерживала меня мама, — кричи, с голосом и боль уйдёт!
— Волчонок ножками вперед идет, — сдвинув к переносице широкие брови с едва заметной проседью, произнесла Иллария, — повернуть дитя нужно, иначе задохнётся.
— Так делай! — выкрикнула я, сжимая от боли зубы так, что казалось, раскрошу их в пыль.
В этот момент я дико боялась потерять малыша, богами посланное нам с Гордеем счастье.
— Подержи ее, — приказала повитуха, — дернется, навредит и себе и волчонку.
Маякну дважды просить не пришлось.
Будущая бабушка была готова на все, лишь бы уберечь свое дитя и внука от непоправимой беды.
— А-а-а-а-а! — непроизвольно дёрнувшись на действия Иларии, была тут же крепко зафиксирована матерью, за что ей огромное спасибо.
"Давай, Талия, соберись! — билось в голове набатом, когда я, раз за разом чувствовала мощнейшую боль от очередной схватки, после которых сил становилось все меньше и меньше. Я давно потеряла счет времени, и лишь родной голос мамы заставлял меня выплывать из забытья и тужиться.
— Почти все, родная, — проворковала повитуха, — еще раз постарайся и возьмешь сыночка на руки.
— Не могу больше, — с дикой усталостью прошептала я, но, тем не менее, собирая крохи сил для последнего рывка и… тишина.
— Мама? — тихо просипела я, понимая, что не слышу долгожданного крика своего малыша, который почему-то молчит. — Мама?!
— Тали, девочка моя…
Громкий плач разрезал пугающую тишину подобно грому, радуя до слёз всех присутствующих в комнате.
— Наглотался, пока к свету шёл, — передавая мне обмытого и недовольно кричащего сына, всхлипнула, расчувствовавшись, Илария.
— Доченька моя, ты молодец! — едва дыша от переполнившей ее радости, Маяна не сводила сияющих глаз с внука и обессилевшей, но счастливой дочери.
— Наш мальчик, наш сын, — прошептала я, любуясь каждой черточкой новорожденного, жалея в этот миг лишь о том, что его отец сейчас не рядом с нами.
Не успела эта горькая мысль как следует оформиться в моей голове, как дверь без стука резко отворилась, явив перед нами того, кого сейчас с натяжкой можно было назвать Гордеем, моим истинным суженным.
Худой, в потрепанной и порванной местами одежде, с множественными, ещё не зажившими ранами на лице и теле, он надсадно дышал, качаясь из стороны в сторону от бессилия.
— Тали, я… Все почти исправил, — сипло выдохнул он, с трудом преодолевая расстояние между дверью и кроватью, чтобы в следующее мгновение, тяжело рухнуть на колени перед самым изголовьем.
— Живой… — не веря тому, что он сейчас передо мной, едва слышно от шока прошептала я, — ты…
— Я виноват перед вами, — упрямо мотнув головой и перебив меня, мой муж не отводил взгляда от новорожденного сына, тихо урча от едва сдерживаемых эмоций чтобы не напугать отпрыска, — прости меня, если сможешь… Я не смогу без вас!
— Гордей, я…
— Подожди, ты должна знать, — перебил он вновь, поднимая на меня свой лихорадочно горящий взгляд, — я не смог разорвать сделку заключенную между мной и лариями ранее, но вот изменить её условия мне удалось. До восемнадцати лет наш сын останется в клане, не имея никаких долговых обязательств перед лариями. И лишь с совершеннолетием, в день его рождения, он должен будет оставить свой дом и добровольно прийти к черным вратам Элией, на три года вверяя свою жизнь жрецам ночи. По истечению срока его службы, он должен будет заключить новую сделку с лариями, об условиях которой он будет уже сам, лично договариваться детьми Эроса.
Гордей замолчал, все так же проникая мне волчьим взглядом в самую душу, что рвалась на клочья от терзаний, обид и… робкой надежды на счастливое будущее.
В гнетущей тишине, нам обоим было слышно лишь громкое сопение нашего сына, да стук сердец, что так отчаянно бились в унисон, заставляя обоих глотать непролитые слезы.
— Если позволишь, даш мне время и возможность доказать тебе, что я достоин вас, клянусь, не пожалеешь об этом никогда! — хрипло, с трудом проталкивая ком горечи в горле, тихо произнёс любимый, с трепетом, едва касаясь головки нашего волчонка, от чего тот сразу же заворочался у меня на груди, требовательно требуя материнского молока.
— Я… мне… мне так тебя не хватало, — говорить получалось короткими всхлипами, — так больно… так невыносимо быть в разлуке с тобой, — слезы нескончаемым потоком все же прорвались и теперь, ручейками текли по щекам, смывая с души тот ужас, в котором я пребывала последний месяц своей жизни. — Я думала, что больше никогда тебя не увижу!
— Я больше никогда тебя не оставлю! Вас не оставлю! — рвано выдохнул волк, с тяжёлым сердцем наблюдая за тем, как исхудала, как измотала себя его пара, из-за его ошибки!
Ошибки, которую он сам себе никогда не простит!
— Тали, девочка моя, — ласково и осторожно позвала дочь Маяна, стараясь не спугнуть момент робкого примирения между двумя истинными, — я, конечно, все понимаю, но ты бы приложила к груди вашего сына, а то не ровен час на его крик весь клан сбежиться.
— Прости, маленький, я сейчас, — подчиняясь материнскому инстинкту, мгновенно переключилась со своих эмоций и переживаний, на недовольно плачущего малыша.
Приспустив с плеча платье, высвободила полную и налитую грудь, что бы в ту же секунду маленький и довольно урчащий прожора к ней присосался.
— Я вас очень люблю, — собственническим взглядом прикипев к открывающейся ему картине, волк Гордея выл внутри от распирающей его гордости, довольства и ощущения правильности происходящего.
Перевела взгляд на мужа и утонула в в штормовом предупреждении, что был готов захлестнуть меня с головой.
Не знаю, откуда взялось смущение, но именно оно сейчас волновало мое сердце. И, видимо, не только мое, раз мама и Иллария, одновременно отвели свой взор от столь личного проявления эмоций и чувств.
— Гордей, Талии нужно отдохнуть и набраться сил после родов, а тебе привести себя в порядок, — спустя несколько минут теплой и уютной тишины, произнесла наконец целительница, в первую очередь заботясь о состоянии новоиспеченной мамочки. Бледная, уставшая, она едва держала глаза открытыми, борясь с упадком сил.