— Они покупают … и продают их, как … неживой товар.
— Да, — ответил водитель, руководствующийся правилом соглашаться с каждым пьяным пассажиром, даже если не ясно, о чём идёт речь.
— И это я называю со… современной работорговлей.
— Да.
— Может вы знаете другое название?
— Нет.
— Тогда вы со мной согласитесь, что они тоже лю… люди?
— Кто? — спросил шофёр лишь для того, чтобы определить четкие границы, о чём дальше пойдёт разговор.
— Футболисты, — ответил Тео.
— Конечно.
— При этом у нас ещё есть виды на золото в игре против футболистов Италии и Испании.
И тут водитель вынужден был сделать признание, услышав которое Теодор Бергер испытал то, чего никогда до этого не испытывал. Шофёр сообщил, что ничего в футболе не понимает. Он так и сказал:
— Вы знаете, я не интересуюсь этим видом спорта.
Сначала Тео не мог в это поверить. Молчание длилось некоторое время, затем он недоверчиво спросил:
— Чем вы не интересуетесь?
— Футболом.
Как глубоко это задело Теодора, показал его ответ:
— Тогда я хотел бы узнать, что вы… за человек.
— Вполне нормальный, надеюсь, — рассмеялся шофёр.
— Вы не гель… гельзенкирхенец?
— Нет, я здесь родился.
Тео этому не поверил.
— Здесь родились?
— Конечно.
— А «Шальке»?
— А что с ним?
— Это вам ни о чём не говорит?
— Нет.
Тео расстроился. Некоторое время он не знал, что сказать. Если бы он имел дело с шофёром-женщиной, тогда понятно, так как женщины не в счёт. Но когда гельзенкирхенец не интересовался ни футболом вообще, ни «Шальке» в особенности — это выбивало почву из-под ног. Такое ему никогда ещё не встречалось. Даже икота прекратилась. Он не мог в это поверить.
— Вы меня дурачите? — спросил наконец Тео.
— Ни в коем случае, — заверил шофёр. — Как я могу?
Через некоторое время он остановил машину. Они приехали по адресу, который Теодор назвал, когда садился, но Теодор не выходил. Он хотел задать несколько вопросов, чтобы внести какую-то ясность.
— Вы женаты? — прозвучал первый.
— Да.
— Жена строгая?
— Почему?
— Я предполагаю, что это из-за вашей жены. Это она решает, что смотреть по телевизору?
Шофёра этот допрос развеселил, и он рассмеялся.
— Почему?
— Я знаю случаи, когда жёны не позволяют смотреть спортивные передачи.
— Моя ничего не имеет против.
— И, несмотря на это, футбол вас не интересует? Несмотря на это, вам безразлично, выиграет «Шальке» или проиграет?
— Да.
— Я этому не верю, — сказал Тео, покачав головой. — Я не могу ни есть, ни пить, когда «Шальке» проигрывает.
— Мне безразлично. Вообще.
Тео начал сердиться.
— Знаете, о чём вы мне напомнили?
— О чём?
— Об одной шутке, которую я слышал в Мюнхене. Сидят двое в трактире: местный житель и китаец, прекрасно понимающий по-немецки, чёрт знает откуда. Мюнхенец съел три блюда и выпил друг за другом десять кружек пива. Китаец съел одно блюдо, выпил одну кружку пива и посмотрел смущенно на мюнхенца. Потом не выдержал и спросил: «Как вы можете столько есть и пить? Это отвратительно. У нас, у китайцев, другой менталитет. Мы должны на еду настроиться. И заканчиваем кушать тогда, когда утолим чувство голода, а пить, когда утолим жажду». На это мюнхенец ответил: «Прямо как животные».
Шофёр громко рассмеялся и хлопнул себя по бедру.
— Над кем вы смеётесь? — спросил Тео с неподвижным выражением лица. — Над мюнхенцем или над китайцем?
— Конечно над китайцем.
— Неправильно! Насмешку заслужил не он. Подумайте над этим хорошенько.
Тео вынул кошелёк из кармана.
— Сколько я вам должен?
— Девять марок.
Хотя всего набежало три марки и восемьдесят пфеннингов, остальное составлял процент нечестности, которую шофёр мог запросить в зависимости от степени опьянения своих клиентов. Он часто выкачивал значительные суммы у пьяных фанатов «Шальке».
«Подсолнух» лежал в полной темноте; ни в одном окне не горел свет. Все уже спали, и поэтому поздно вернувшийся домой Теодор старался избегать ненужного шума, когда направился в спальню. У мужчин, старающихся не шуметь в такой ситуации, получается всё наоборот. Они не зажигают свет и натыкаются на стулья, спотыкаются на лестнице и цепляются за ковёр.
Сабина привыкла к тому, что её сон прерывали.
— Включи свет, — сказала она ясным голосом, когда услышала в темноте шум.