— Господин адвокат, я вам ясно сказал, что я этого не желаю.
Едва доктор Бернин смог произнести слово в своё оправдание, Марианна спокойно сказала:
— Вильгельм, относительно того, что ты сказал, и кому именно, вообще не играет никакой роли. Это моё желание выступить здесь, понимаешь?
Вильгельм покраснел ещё сильнее. Марианна ещё больше побледнела. Но эта бледность не была признаком слабости.
— Исключительно моё желание, — твёрдо добавила она.
— Но это моё разбирательство!
Смехотворные притязания на «собственность» судебного разбирательства должно бы вызвать смех, однако этого не произошло, так как ситуация оставалась очень серьёзной. Доктор Бернин думал о заседании, которое вот-вот должно начаться и сказал Петеру Шторму:
— Весёленькое дело.
В связи с этим Шторм подумал, что в этом деле они многого не добьются.
— Чёрт вас возьми, Тюрнагель! — выругался он, — кончайте валять дурака, иначе мы все уходим, и вы останетесь один выкручиваться из этого дела.
— Это было бы для меня лучше всего!
Когда открылась дверь, и судебный пристав пригласил всех зайти, Вильгельм вошёл в зал заседаний именно с такой позицией.
Судебное заседание началось с так называемого разъяснения, во время которого сообщили, что как свидетели обвинения, так и свидетели защиты под угрозой штрафа должны говорить только правду и ничего больше. Затем все опять вышли из зала и стали ждать, когда их каждого по отдельности будут вызывать. В зале остался лишь обвиняемый. Зачитали обвинительное заключение, после чего начался допрос обвиняемого.
— Господин Тюрнагель, — сказал судья, — вы слышали, в чём вас обвиняют. Вы хорошо всё поняли?
— Да.
— Вам нужен переводчик?
— Нет.
— Может быть, — со снисходительным выражением лица произнёс судья, — ваше знание немецкого языка недостаточное. Скажите это сейчас, иначе указание на это обстоятельство при подаче апелляции будет отклонено.
Доктор Бернин опередил Вильгельма с ответом.
— Господин председатель, — обратился он к судье, — знание немецкого языка у моего клиента абсолютно достаточное. Суд сможет в этом убедиться.
— Но из полицейского протокола допроса следует, что это не так.
— Это было несколько месяцев назад.
— Вы хотите сказать, что за это время ваш клиент его достаточно хорошо выучил?
— Да.
Казалось, что председатель был не совсем в этом убеждён, однако произнёс:
— Ну, хорошо. Тогда мы можем начинать.
В некоторой степени это отступление было для Вильгельма унизительным. Оно задело его чувство собственного достоинства и настроило против всего происходящего здесь.
— Итак, господин Тюрнагель, — продолжил председатель, — вы слышали, в чём вас обвиняет прокурор…
— Да.
— Как вы относитесь к этому? Хотите что-нибудь сказать? Вероятно, вы хотели бы всё опровергнуть?
— Нет.
Не только председатель, но и все присутствующие в зале с удивлением посмотрели на Вильгельма.
— Вы ничего не хотите опровергнуть?
— Нет, — повторил Вильгельм.
— Что же вы хотите?
— Сказать правду.
— Очень хорошо! — констатировал председатель и, улыбнувшись, посмотрел на заседателя слева, потом справа. — Это что-то новое. Процедура значительно сократится. Должны ли мы это понять так, что всё написанное в обвинительном заключении верно?
— Да.
Защитник подскочил.
— Господин председатель…
— Сядьте! — сказал ему судья, — дойдёт и до вас очередь. Сейчас я разговариваю с обвиняемым. Потом слово будет предоставлено и вам.
— Я только хотел…
— Потом, господин адвокат!
Доктор Бернин с разочарованием на лице занял своё место.
— Господин Тюрнагель, — продолжил судья, — вы признаётесь в преступлении с нанесением телесных повреждений, которое вам ставится в вину?
— Да.
— Вы действовали не в целях самообороны?
— Нет.
— Тогда вы должны нам сказать, почему вы его ударили.
— Потому что оскорбили даму, которая была со мной.
— В чём заключалось это оскорбление?
— Её обозвали подсилкой для иностранцев.
— И всё?
Вильгельм вспыхнул.
— Этого достаточно!
— Я полагаю, — судья постарался сгладить допущенную ошибку, — что к этому, например, может подходить также и плевок. Или что-то подобное — это тоже оскорбление?
— Нет.
— Только оскорбительное слово вызывает у вас действие в состоянии аффекта?
— Да.
— Вы не можете себе представить другой реакции?
— Какой, например? — резко спросил Вильгельм, что для обвиняемого недопустимо.