— Это нельзя назвать постельным режимом. С постельным режимом там ошиблись.
Судья оторвался от бумаг, хотя врачебное заключение, которое искал, ещё не нашёл, посмотрел на Коцурку и спросил:
— Звучит, будто вы хотите нам представить дело так, что вашему здоровью тогда не было причинено совершенно никакого вреда?
— Что? — переспросил Коцурка, так как ничего не понял. Чтобы он что-то понимал, нужно выражаться проще. Это понял и председатель.
— Звучит так, — повторил он, — будто ваши повреждения были незначительными.
— Правильно, — кивнул Коцурка.
— Правильно? — воскликнул судья, не ожидавший такого ответа. — Вы же были, как написано где-то в акте, еле живой?
— Забавно.
В этот момент прокурор, увидев, что дело разваливается, вмешался и спросил:
— Господин Коцурка, вы сейчас представляете действия этого жестокого человека так, что он может легко отделаться. Но речь вообще не об этом, а о том, что суд хочет выяснить преступное деяние обвиняемого, и поэтому необходимо, чтобы вы рассказали нам без преувеличения, но и без приукрашивания, о вреде, который он вам причинил. Вы меня понимаете?
— Да, — ответил Коцурка. — Моя ошибка заключается в том, что я его недооценил.
Прокурор на это заметил:
— По-видимому, вы меня не поняли. У вас не было такого же намерения, как у обвиняемого — тоже ударить?
— Было.
После этого «было» заседание приняло другой оборот. Прокурор, конечно, надеялся, что это ошибка его важнейшего свидетеля, но свою надежду он похоронил, так как Коцурка не менял своих показаний, и усилил их тем, что объяснил:
— Мои два друга вам это подтвердят, в крайнем случае, под присягой. Но это не имеет смысла, так как я ничего не оспариваю.
В это время оживился защитник. Он спросил у Коцурки, должен ли он интерпретировать его слова так, что обвиняемый действительно только опередил его.
— Конечно, — кивнул с готовностью Коцурка.
Не мешкая, доктор Бернин «ковал железо, пока оно горячо».
— Позвольте мне, — продолжил он, — описать ситуацию так, как я её представляю. Господин Тюрнагель подошёл к вам, дама, которую он сопровождал, была оскорблена, и она показала это ему своим видом. Что вы подумали в этот момент?
— Я должен отвечать?
— Можете не отвечать, но… — продолжение доктора Бернина повисло в воздухе.
— Только подойди, чёртов иностранец.
В зале засмеялись.
Доктор Бернин не изменился в лице.
— Вы именно так и подумали?
— Да.
— Из этого выходит, что вы уже решили ударить?
— А как иначе!
— Несмотря на то, что вы не знали, что ваш противник намерен предпринять?
— Что он намеревался делать, не имело значения.
— Что бы вы сделали, если бы ваши ожидания не оправдались? Например, господин Тюрнагель вполне миролюбиво спросил бы у вас ваше имя?
— Моё имя?
— Ваше имя, чтобы подать на вас заявление об оскорблении. Сказали бы вы ему?
Большей глупости Коцурка никогда не слышал. Он несколько секунд сдерживался, чтобы не рассмеяться.
— Нет, — ответил он.
— Чтобы вы тогда сделали?
— Я должен отвечать?
— Можете не отвечать, но…
— Пнул бы по заднице.
После того, как присутствующие закончили громко смеяться, доктор Бернин подвел итог:
— Таким образом, дело обстоит так, что господин Тюрнагель только опередил вас. Если бы ему это не удалось, вы бы не тянули.
— Точно.
— И ни при каких обстоятельствах он бы этого не избежал.
— Нет.
— Не является ли это классическим случаем необходимой самозащиты?
Этот вопрос доктор Бернин адресовал не Коцурке, а судье, а вслед за ним и прокурору, и, так как дело было спасено, сказал:
— Вам хорошо известен классический случай другого вида, а именно, когда виновен убитый, а не убийца, господин прокурор?
Ирония успеха не имела.
Уже побеждённый, прокурор спросил своего главного свидетеля, который так нагло бросил его:
— Зачем вы тогда подали заявление? Вы можете это объяснить?
Сначала Коцурка пожал плечами, потом перевалил ответственность на больничную кассу, которая, как он сказал, загнала его в угол против воли.
Заседание практически подошло к концу. Решение суда не вызывало сомнений. В заслушивании остальных свидетелей было отказано. Когда председатель объявил оправдательный приговор, это вызвало возмущение лишь у Ванды Крупинской, которая еще раз нашла подтверждение своему убеждению, что в мире нет справедливости.
Сразу после заседания Вильгельм направился к телефонной будке и позвонил Марианне. По счастливой случайности трубку взяла она сама. Смятение в её душе ещё не улеглось.