— Ах, этот. Что с ним произошло?
— У него не зубная боль, а горе. Ты об этом, возможно, уже знаешь: твой знакомый Вильгельм Тюрнагель уезжает.
— Я ничего не знаю, — воскликнул Генрих. — Уезжает? Куда?
— В Кёльн, — сказал Пит и многозначительно улыбнулся.
— Всё идёт по твоему плану, — произнёс Генрих без улыбки. — Он уже подписал что-нибудь с ними?
Пит пожал плечами.
— Я этого не знаю. Если нет, то это получится само собой. Штуммель говорил, что в этом будто бы замешана какая-то женщина. — Пит уже начал строить теорию, от которой не мог отказаться. — Это вполне возможно. Может, он познакомился с какой-нибудь пухленькой девушкой из Кёльна, с которой не хочет расстаться. Девушки в Кёльне, — он поцеловал кончики пальцев, — сладкие, как сахар.
Генрих молчал. У него была своя теория, и он думал, какая из двух, его или Пита, верная? Видимо его!
— Ещё водки? — спросил Пит.
Генрих отказался. У него тоже пропало желание.
***
Сабина Бергер и Марианна сидели в гостиной. Сабина листала иллюстрированный журнал, а Марианна, как обычно, уткнулась в книгу, но это только для виду. В действительности же Марианна не читала, а просто уже с час невидящим взглядом пялилась на одну и ту же страницу. Её мысли витали где-то в другом месте.
Тишину, царившую в комнате, прервало восклицание Сабины:
— Какой ужас!
Марианна вздрогнула от испуга.
Сабину потрясла история об одном индийском гуру, который видел свою задачу в том, чтобы приблизить к Богу молодых европейских девушек, которые покинули свою родину и переехали к нему. Для этого было необходимо, чтобы они раздевались и, когда он медитировал, обнажёнными окружали его. Таким образом, любовь Бога, через него, проникала в их тела. Фотографии в журнале оставляло яркое впечатление. В заметке речь шла об отчаявшихся родителях, чьи обращения к дочерям, чтобы они вернулись, остались неуслышанными.
— Взгляни на это, — сказала Сабина и пододвинула журнал Марианне. — Как можно терпеть такое безрассудство в наши дни.
Марианна посмотрела на фото, прочитала надписи и ничего не сказала.
— Куда только полиция смотрит? — продолжила Сабина.
Следующий вопрос она адресовала себе самой и всей немецкой нации:
— Мы сошли с ума? Для этого мы помогаем деньгами развивающимся странам?
Марианна промолчала, но не удержалась, когда Сабина произнесла с возмущением:
— Как только этим девушкам не стыдно!
— Может быть они счастливы, мама.
Сабине показалось, что она ослышалась.
— Что ты сказала?
— Я могла бы себе это хорошо представить, мама.
— Ты с ума сошла?
Марианна говорила больше сама с собой, чем отвечала:
— Ты знаешь… быть далеко отсюда… всё забыть… быть очень далеко… в другом мире… там остаться… никогда больше не возвращаться…
Она замолчала, уставившись на фото.
Сабина посмотрела на дочь. Её охватил ужас.
— Марианна, — воскликнула она, показывая на заметку в журнале, — ты же не хочешь сказать, что сделала бы то же самое?
Марианна не сказала «да». Но и «нет» не сказала. Во взгляде, которым она посмотрела на мать, было больше «да», чем «нет».
В это мгновение Сабина поняла, что наступило время, когда надо принимать меры и предотвратить беду.
— Если ты этого не сделаешь, — сказала она вечером в постели мужу, — тогда это сделаю я! Ты знаешь, где ты, возможно уже скоро, найдёшь нашу дочь?
— Где?
— В Индии.
***
Четверо друзей Теодора — Йохан Шумахер, Юпп Масловский, Фрэд Шиковяк, Карл Яворовский — сидели вместе с ним в соседней комнате, которая не относилась к трактиру. Они позвали его, чтобы поговорить без помех.
— Любопытно, что вы затеяли, — сказал он, когда все расселись.
— Генрих нам всё рассказал, — начал Яворовский.
— Генрих? Что именно?
— Он встретил юношу, который жил у тебя пару дней… — Яворовский сделал короткую, но многозначительную паузу.
— … и которого ты выставил за дверь, — продолжил Масловский.
— Я не выставлял его за дверь, — сказал Теодор. — Он сам ушёл.
— Генрих рассказал кое-что другое.
— Что он вообще мог рассказать? — занервничал Теодор. — Это не его собачье дело!
— Он уверен, — сказал также спокойно, как и другие, Шиковяк, — что этот юноша, Вильгельм Тюрнагель, так его зовут, любит твою дочь.
Это сразу всё перевернуло. Взволнованность Теодора быстро переросла в гнев.
— Я выгоню его! — заявил он, и лицо его побагровело. — Что происходит? Он хочет представлять интересы этого охотника за приданым? Я его быстро выгоню! А от вас, — напустился он на друзей, — я ожидал чего-нибудь другого, а не разговоров с официантом о моих частных делах.