Например, странное сообщение нашел я в книге профессионального метеоролога Л. Алексеевой "Небесные сполохи и земные заботы", вышедшей в свет в Москве в 1985 году. Л. Алексеева пишет:
"Обский Север, маленький заполярный поселок Антипаюта. Нелетная погода. Сидим, ждем самолета… После окончания долгой напряженной работы вынужденное безделье в разгар полярной ночи казалось невыносимым. Чтобы как-то скрасить ожидание самолета, моя спутница принялась расспрашивать местных жителей, ненцев, о том, что было интересного в их жизни. Ненцы заговорили о великане Тонге, герое местного фольклора.
С удивлением мы узнали, что он приходил в Антипаютинскую тундру всего лишь год назад. Оказалось, что это известно всем живущим в поселке: и ненцам, и русским. Наши собеседники, радуясь возможности обсудить волновавшие их вопросы со свежими людьми, приводили массу подробностей и фактов. Они пользовались именем Тонге как кодовым названием всей цепи странных происшествий. Название было удобное, потому что в фольклоре ненцев подобные события всегда связывались с Тонге — Белым человеком, если перевести имя на русский язык.
Вокруг Антипаюты по безлесной плоской тундре кочуют со своими стадами бригады ненцев-оленеводов. В легком переносном чуме оленевода живет вместе с ним его семья. Несколько таких семей — и больше никого на многие десятки километров. Этих людей и стал беспокоить Тонге. К поселку он не подходил.
Тонге появлялся с первыми после полярного дня сумерками, когда землю только начинал припораши-вать снежок. Видели его очень многие. По их словам, Белый человек являлся им в виде белого тонкого столба, уходящего ввысь, Один из свидетелей видел такой столб при перекочевке, когда тот внезапно возник между двумя нартами, идущими одна за другой. Другому свидетелю он показался белым существом чудовищно высокого роста со светящимися глазами… Кто-то замечал цепочку его следов с несколькими пальцами, тянувшуюся по тундре куда-то вдаль.
В поселке было много оленеводов, так или иначе соприкасавшихся с Тонге. Как выяснилось из разговоров, эти встречи походили одна на другую.
Налетал Белый человек чаще всего в ночные часы, когда все были дома, сидели внутри чума. Он начинал "играть с чумом": лазил по его внешней стене, подсовывал под чум палки, забрасывал внутрь чума через дымовое отверстие разные мелкие предметы, найденные им в тундре. Обычно это были камни и палки, но однажды сверху упала… старая керосиновая лампа, а в другой раз — пузырек с чернилами для авторучки.
Иногда Белый человек отбрасывал оленью шкуру, которая прикрывает вход в чум, и тогда можно было заметить в ночной тьме его глаза — белые, зеленые или красные. Человек, выглянувший из чума, никого не видел рядом с жильем. Только глаза! Но однажды кто-то, высунувшись, получил удар палкой по спине. Порой слышались звуки, похожие на ржание лошади, — это Белый человек смеялся.
Если начиналась его "игра", разговор в чуме замолкал и все с напряжением ждали, когда все это закончится. Собаки сидели на удивление спокойно и не лаяли. Утром на припорошенной снегом стене чума были видны "письмена" Белого человека.
Чтобы избавиться от шалостей Тонге, люди перекочевывали с места на место. Но это не всегда помогало. Рассказывали, будто один человек дней десять подряд переставлял свой чум, но Тонге все-таки находил его каждую ночь.
Среди стариков и детей началась паника! Бригадир оленеводов рассказывал, как он с группой других мужчин выскочил из чума во время очередного налета Тонге. Встав вокруг чума и взявшись за руки, люди начали сходиться, желая схватить Тонге. При этом они не видели и не слышали ничего особенного, но им все время казалось, что по ним стреляют из ружья… Поймать, конечно, никого не удалось.
Из соседнего большого поселка приезжала даже комиссия, чтобы разобраться в причинах тревоги и ненужных перекочевок, а также по возможности успокоить население. Она-то и забрала в качестве вещественных доказательств ту самую керосиновую лампу и тот самый пузырек с чернилами для авторучки.
— А когда точно все это было? — спросила я. Последовал ответ:
— В прошлом, то есть семьдесят втором, году. Но раньше тоже бывало — и в шестьдесят восьмом, и в шестьдесят девятом…
Белый человек появлялся и до этого, но, когда точно, никто не помнил".
ДЖИНН В МАСТЕРСКОЙ
Польский этнограф В. Жукровский в книге "Странствия с моим гуру" (М., 1965) привел рассказ одного индийского портного о том, как завелась и что вытворяла в его доме «нечистая сила».
Вот этот рассказ:
«Портняжная мастерская не отличается от десятка лавчонок, расположенных на этой узкой улочке. Передней стены нет, ее устанавливают только на ночь. А днем комната открыта взорам прохожих. В ней течет будничная жизнь, и повсюду разносится пряный аромат разогреваемой пищи. Когда мы подошли к мастерской, там на коврике, сшитом из лоскутков, сидел старый портной Хасан и, не торопясь, крутил ручку швейной машинки. В работе ему помогала вся семья, не слишком большая, не слишком требовательная. Девять человек — так же, как и у соседей…
— Вся эта история началась в тот день, когда рабочие раскопали наш двор, — рассказал старый портной. — Мы сначала не обратили на это внимания. Ведь у нас всегда шум и сутолока. Но нам стало вскоре как-то не по себе. Было ясно, что кроме нас здесь есть еще кто-то… «Оно» скакало по полу, легко перебегало от стены к стене босыми, еще не окрепшими ногами… Шелестело в бумагах, царапало картинки из журналов, которыми я украсил мастерскую, скреблось, словно кошка, которая точит свои коготки.
Потом «оно» стало проказничать, приставать, беспокоить, как будто ему доставляло радость отрывать нас от работы и пугать клиентов. Мы отчетливо слышали, как с потолка падали крупные капли воды, растекаясь в лужи. Мы задирали головы, трогали потолок руками, но воды не было, а был только звук падающих капель. «Оно» бросалось кусочками штукатурки, иногда в сумерки опрокидывало коробки, рассыпало пуговицы… Однажды затащило мой наперсток на печку, а потом подсунуло его мне. Я даже обжег себе палец о раскалившийся наперсток, вся кожа облезла, — старый портной сунул палец нам под нос, — вот еще и сейчас видно. Потом пропали ножницы.
Я ругался, весь дом бросил на поиски, и мы нашли их — они были воткнуты острием в щель, а на них висело полотенце. Рассвирепев, я стал выяснять, кто это сделал, но мои домашние клялись, что никто к ножницам не прикасался.
Я подумал, что это, может быть, одна из моих дочерей захотела так пошутить, и стал внимательно следить за всеми ними, делая вид, что поглощен работой… Но нет… А когда клиент выходил после примерки, коробки с лентами сами падали ему на голову. Мою мастерскую стали обходить стороной. Дела шли все хуже. По всему кварталу пошли разговоры о том, что у меня в доме «шалит». В лунные ночи швейная машинка крутилась сама, гремела жестяная банка, перекатывался наперсток. Клянусь, что это проказничали не мыши! Все устраивало именно «оно».
Когда во дворе прокладывали трубы и разрыли щебень, рабочие нашли какие-то кости. Видимо, человеческие… Как велит индийский обычай, кости выбросили в реку. Но несколько костей вместе с мусором подложили мне под порог — это уж точно! Оттуда «это» и пошло…
Я мусульманин. Поэтому позвал муллу.
Мулла, приглашенный мной, обладал истинным благочестием. Он снял туфли и преклонил колени на коврике. Мы сидели молча, а на улице росла толпа зевак. Казалось, что мулла заснул, его толстые губы приоткрылись, с них стекала струйка слюны. На глаза ему садились мухи, а он не шевелился… Из-под приоткрытых век поблескивали белки глаз, закатившиеся, как у мертвеца. Стало так тихо, что я различал далекие шумы, велосипедные звонки, гудки рикш…
Вдруг мулла начал что-то бормотать. Я внимательно прислушивался. Закатив глаза, он медленно поворачивал голову и разговаривал с тем, что тут бегало. А «оно» кружилось по комнате, явно обеспокоенное, шелестя то в одном углу, то в другом.