«Общий привет! Хочу кое-что объяснить, потому что мне все время задают вопросы, и вообще.
Я знаю, что вы там, в Европе, многие из вас, конечно, никто не притворяется, что это легкий вопрос, ведь к этому делу можно подходить с разных сторон. Но я, мы и Нэнси, сошлись во мнении, что люди в Европе требуют прояснить обстановку. Поэтому я хочу похоронить этот вопрос полностью и окончательно. Не спорю и клянусь моей шляпой — есть один прелестный городок. Но, поверьте, уж я-то знаю этих русских. Городишко называется Гвадалканал[579]или что-то в этом роде.
В общем, такое дело — если у нас есть миллион больших бомб, то и у них тоже есть… А ну-ка пошла отсюда! Я, кажется, уронил стакан с водой на свою собаку, которая крутится под ногами. Она вся мокрая. А я не хочу, чтобы она подохла. Я имею в виду Европу и мою собаку.
Нет, честно, я не хочу этого. Клянусь моей головой. Но что я вижу? Англия — легкомысленные, безвольные люди. Эйфелево аббатство, «бобби» в шлемах. Можем ли мы, откровенно говоря, положиться на них? Или взять Францию — мелкие кузницы, старый добрый яблочный пирог. Я даже знаю, что их премьер-министра зовут Бобби Тэтчер. А может быть, вы думаете, что я не слыхал о Венеции?
…Каспар Хейг[580],мы все считаем, что Европа близка нам, за исключением того, что там едят улиток. И, как говорил Каспар, неужели же мы, располагая там американскими войсками, можем пожертвовать яблочным пирогом? Правда, кое-кого и жалеть-то нечего. Я имею в виду, разве хорошие люди едят улиток? Что? Нет, я никогда не говорил этого… Я, кажется, разбил стакан. Но не беспокойтесь, мои глазные линзы и вставные челюсти целы. Так что, если еще два (президентских. — Ред.)срока обеспечены, мы сумеем сохранить Америку, простите, Европу, и всех нас — Нэнси, собаку, яблочный пирог — свободными. Между прочим, у меня есть личное заверение мистера Гитлера на этот счет.
Мы назвали их «першингами», потому что Джек Першинг[581]— самый, черт возьми, великий генерал, которого мы когда-либо имели, обалдуй… Так что, нас записывают на пленку или передача идет прямо в эфир?
Неужели? Так вот, ни мои детки, ни моя собака Нэнси, ни моя яблочная жена — никто не хочет войны, за исключением этих чудовищ.
Разве что очень ограниченной. Нет, честно, в самом деле, только очень, очень ограниченной. Она даже вряд ли затронет вас в Европе. Ну, может быть, только Венецию. И бог с ней, она и так тонет. Ну кого еще? Дайте мне карту. Что собой представляет, например, этот Манчестер? Точка, всего лишь точка на карте… Когда же наконец мне принесут новый стакан?
Нет, я не говорил ничего подобного. Кто это сказал? Может быть, вы или собачий пирог?
Что касается текущего момента, взгляните на Польшу. Именно сейчас у них имеется два миллиона ракет «Нэнси», нацеленных на… гм, и мы должны обладать возможностью ответить на возможность… м-м-м. Я только что был на конюшне. Люди, которые знают лошадей, знают нечто большее. Это люди, которые, как может подтвердить каждый из нас, знают, откуда приходит мудрость. Только долгий день в седле учит этому. Помнится, объезжал я однажды гнедую кобылу. Этот запах, ветер в лицо. Вот суть Америки, Это вам не какие-нибудь улитки.
Долгая и счастливая семейная жизнь, субботний пирог, лошадь, возвращающаяся с газетой в зубах, поджаривающаяся на углях Нэнси — это все то, за что борется Европа. И я никогда не говорил ничего такого. Я просто хотел объясниться до конца.
Европа должна верить нам. Давайте обратимся к истории. Разве мы когда-нибудь оставались в стороне, чтобы все бремя мировой войны легло на Европу, тогда как США выжидали бы, кто победит, перед тем как принять участие? Пожалуй, только в первой и второй мировых войнах. Но тогда обстоятельства были весьма неясными, а условия полностью отсутствовали, да и обстановка в определенной степени не соответствовала.
Ну что, есть еще вопросы?»[582].
Пропагандистская машина США пытается выгородить президента, сваливая все на политическую «неопытность», на издержки его бывшей профессии актера. Б. Боярский пишет: «Рейган питает весьма наивное убеждение, что, поскольку он держится очень убедительно на телевидении, он верит в то, что говорит»[583].
Но хотя во многих американских характеристиках Р. Рейгана имеется горькая правда, его нельзя назвать новичком в политике. В молодости он работал в местных организациях демократов, а затем — республиканцев; руководил профсоюзом работников кино; два срока был губернатором крупнейшего, динамично развивающегося (благодаря сверхсовременным предприятиям военно-промышленного комплекса) штата страны; наконец, длительная борьба за «путь наверх», в высшие эшелоны политической иерархии. Иными словами, Рейган как президент страны — отнюдь не та фигура, которая не ведает, что творит. Напротив, ведает, если не во всех деталях, то, безусловно, в принципе, в стратегических аспектах политики. И творит вполне сознательно и целеустремленно, отлично отдавая себе отчет в характере задуманного.
Другой разговор, что все его действия замешены на фанатизме, ненависти к социализму, ко всем прогрессивным изменениям. Не отрицая влияния личных мировоззренческих взглядов и представлений Р. Рейгана, надо будет подчеркнуть, что реальные причины нынешнего трагического подъема американского милитаризма и фанатизма в принципе лежат в иной плоскости. Фанатизм — явление социальное, берущее свое начало в страхе буржуазии перед будущим. Хорошо известно, что логика фанатизма предпочитает веру анализу. Фанатизм — вовсе не болезненные галлюцинации, а его представители не сумасшедшие. Образование — тоже не лекарство от этой эпидемии. Фанатики не слышат себя так, как их слышат другие, они не понимают иронии, иначе бы самая мощная бомба в мире не была названа «миротворцем»[584]. Фанатики стопроцентно уверены в своей правоте, поэтому они выглядят порой сумасбродами. Но за всем этим стоит исступленная жажда власти, которую монополистический капитал стремится увековечить. Приход фанатиков к власти в США — явление многозначительное и настораживающее, ибо фанатизм, повенчанный с ядерным оружием, может обернуться непоправимой бедой для всего человечества.
Сердцевина нынешней стратегии правящей олигархии США — ставка на конфронтацию с Советским Союзом по любому поводу, на достижение «победы» в ядерной войне. Основу военной доктрины на 80-е годы, как это было сформулировано американскими стратегами в 1981 году, составляет «прямое противоборство» между США и СССР. В контексте этой стратегии усилия США направлены и на то, чтобы заставить Западную Европу, Японию и другие страны принять систему международной конфронтации, в которой они будут вновь — как и в первые послевоенные десятилетия — подчинены американской мощи[585]. Другими словами, конфронтация и напряженность в качестве механизма контролирования собственных союзников.
Размещение американских ядерных ракет в Западной Европе — безответственный шаг к дальнейшему усилению напряженности в мире. Подведение ракетно-ядерной базы под рейгановскую программу «крестового похода» нельзя квалифицировать иначе как авантюризм и безрассудство, могущие иметь непредсказуемые последствия. Многолетняя массированная пропагандистская кампания, беззастенчивое политическое и экономическое давление, выкручивание рук на дипломатическом поприще, демагогия и прямой обман не только народов, но и ряда правительств государств-союзников привнесли свои горькие плоды. Соединенным Штатам удалось принудить некоторые западноевропейские страны разместить на своей территории оружие первого удара, нацеленное на СССР и его союзников. Тем самым эти государства в кардинальнейших вопросах безопасности поставили себя в зависимость от произвола вашингтонских «крестоносцев» — произвола, который они не в состоянии контролировать ни сейчас, ни в будущем.
580
от имени министра обороны США Каспара Уайнбергера и фамилии бывшего государственного секретаря Александра Хейга. — Ред.
585
N. Chomsky, J. S t e e 1 e, G. G i 11 i n g s. Superpowers in Collision. Harmondsworth, 1982, p. 40.