Я застыл в нерешительности. Очередная ловушка? А если нет? Нельзя же так оставить! Сознание того, что кому-то беззащитному возможно требуется моя помощь, как ни странно, и быть может, банально это ни звучит, придало мне сил, и, помогая себе «общим рентгеном», я стал пробираться вперёд.
Довольно долго медленно шёл я. Вода потихоньку поднималась всё выше и выше, пока не начала заливаться в ботинки. Вроде бы впереди я не чувствовал совсем уж глубоко затопленных пространств, а мало ли… Не хватало ещё утонуть тут. Плавать-то не умею. И вообще — ходить по воде обутым и одетым очень неприятно. А что, если это канализационные стоки? Впрочем, соответствующего запаха я не чуял.
Затем бульканье моих шагов зазвучало гулко, в лицо повеял лёгкий сквознячок — я понял, что вышел в какое-то просторное помещение. Автоматически я пошарился рукой по стене и довольно неожиданно обнаружил круглый выключатель. Включать электричество, из-за общей затопленности подземелья, было довольно опасно, но я об этом не подумал, а нажал рычажок.
Тускло засветилась одинокая лампочка без плафона под самым потолком.
Зал оказался необширным, низким и затопленным по всей площади сантиметров на десять-пятнадцать. Полы моего плаща уже оказались в воде. Посреди зала стоял широкий стол, но никаких стульев не было. По стенам расположились какие-то металлические шкафчики, доски с крючками для одежды, несколько совершенно заплесневелых плакатов. На ближайшем из них, насколько я мог разглядеть за наплывами грибка, изображен был некий добрый молодец в довоенной униформе, сжимавший в обеих руках, одетых в шипастые варежки, некрупную гадючку с человечьим личиком и в цилиндре. Подпись под рисунком гласила: «Возьмем врага в ЕЖОВЫ рукавицы!»
Я понял, что плакаты висят здесь бессменно уже более шестидесяти лет, и мне стало жутко. Тихий плач всё еще был слышен, но откуда же он доносится? В столь благодатной среде, как подземные полузатопленные туннели, эхо может сыграть с человеком довольно злые шутки…
В четырёх стенах зала было четыре двери: одна, открытая настежь, из которой я вышел; еще две, с висячими замками, в противоположной стене; четвёртая, тоже закрытая, но без замка, в стене справа. Какую опробовать сперва? Я включил «истинное зрение» — вдруг поможет выбрать? — и тут увидал у правой двери мальчишку лет десяти. Одет он был в какой-то серый свитерок, потёртые и застиранные джинсики, обут предусмотрительно в резиновые сапоги. Такое явление было для меня очень уж неожиданным, так что я остолбенело воззрился на парнишку.
А тот довольно презрительно усмехнулся и сказал:
— Расслабься, дядя. Я уже видим.
Я осторожно отключил «истинное зрение». Действительно, мальчишка никуда не делся.
— Откуда ты знаешь?.. — изумлённо спросил я.
— Вижу, не слепой ведь, — серьёзно ответил дитёнок.
— Э-э-э… Как звать-то тебя? — спросил я, не зная, как завязать разговор. Общаться с детьми я никогда не умел. Да и не приходилось, к счастью.
— Ваней, — небрежно ответил малец.
— Послушай-ка, Ваня… Ты тут нигде не видел… э-э-э… кого-нибудь?
— Видел, не видел, — хмуро сказал мальчик. — Какая разница? Как же ты сюда просочиться-то сумел, дядя? Такое место хорошее, думал, никто не найдет… Дядя, а ты кто?
Пока я думал, как ответить на этот, без сомнения, трудный для любого взрослого вопрос, дитёнок успел одарить меня еще двумя:
— Где «невидимку» взял? Где «непростые глазки» взял? Чтоб тебе, дядя, плохо было — я думал, один на свете такой!
«Что за дела?» — в смятении подумал я. — «Ясно же чувствую, что ему действительно девять или десять с небольшим лет… Откуда такие вопросы?»
— Ох! — вдруг запричитал этот Ваня. — Как же там мамы мои?! Всё из-за тебя, дядя! Я их одних оставил… Уходи отсюда! Уходи по-хорошему и не приходи больше! Не трону тогда, правда!