Я ясно понимал, что с мальцом нечисто. Но как?! Мог ли он быть упомянутым в приказе «источником зла»? Зачем бы ему похищать девушек? И тут я опять ни к селу, ни к городу вспомнил, в сколь многих обличьях может являться к людям дьявол. Конечно, может показаться, что у меня уже успела возникнуть паранойя на почве преследования дьяволом, но представьте себя на моём месте!
Повинуясь импульсу, я одним движением свинтил пробку с фляжки, выдернул ее из окладки и плеснул в мальчишку святой водой. Тот отшатнулся, вскинул руки к лицу и завопил:
— Ты что дядя?! Сдурел совсем?! Чего поливаешься?!
Он поднес обрызганную руку к носу и понюхал капли:
— А-а… Вон в чём дело… Дурак ты, дяденька. За кого меня принимаешь? Плохое мне хочешь сделать? А получи-ка сам!
И с этим выкриком мальчишка резко выбросил вперёд правую руку с раскрытой ладонью. Меня приподняло, швырнуло назад и очень чувствительно хряснуло спиной о стену, так что я, полуоглушённый, мешком рухнул на пол. Прям в воду… Фляжка вылетела у меня из руки и, булькнув, утопла рядом с ножкой стола.
В голове звенели Кентерберийские колокола, перед глазами плясали китайские фейерверки, но всё же я успел заметить, как мальчишка с воплем «Мама! Мамочка!» метнулся к правой двери и скрылся за нею.
Охая, я отлепился от стены и стал на четвереньки. Голова кружилась. «Паршивец владеет телекинезом», - оформил я носящуюся в башке мысль и попробовал подняться. Так просто не вышло, я все время заваливался набок. Тогда я подполз к столу и использовал его в качестве опоры. Но и тут что-то не ладилось. «Чёрт…», - растерянно подумал я, но вовремя заметил, что просто наступил себе на плащ.
Внезапно из-за двери справа раздался женский крик. Это было уже серьёзно. Впустую так не кричат.
Борясь с тошнотой и вообще плохим самочувствием, я кинулся к двери, на ходу вытаскивая пистолет и сдёргивая предохранитель.
Дёрнул дверь. Не поддаётся. Стиснув зубы, я с превеликим трудом деволюмизировался и прошел сквозь преграду. Тут же пришлось обратно стать плотным. Конечно, если бы я был в состоянии остаться деволюмизированным, телекинетические атаки пацана не могли бы причинить мне никакого вреда, но в том-то и дело, что я был уже слишком обессилен, чтобы долго удерживать бесплотность!
Когда я огляделся по сторонам, мне стало совсем худо, и я опёрся о ближайший шкаф. Желание оказаться как можно дальше отсюда, от этой жути, этого ужаса, и вообще, от всей этой грёбаной Организации со всей этой проклятой мистикой стало настолько нестерпимым, что я чуть было не рванул со всех ног назад, и только соображение о том, что мне всё равно не суметь вновь пройти сквозь дверь, удержало меня… на секунду, пока я не заметил, что изнутри дверь заперта всего лишь на простую задвижку… Но тут опять раздался режущий уши истошный женский вопль «Помогите!!!», и я немного отрезвел и обернулся назад, вновь оказавшись лицом к лицу со страшной картиной.
Комнатка была невеликой, и это усиливало жуткое впечатление. Вдоль стен стояли низкие банкетки, а на них… Да и не только на них, а вообще везде: на полу (то есть практически плавая в воде); на шкафах; стоя прислонёнными к стене — везде-везде — расположились трупы этих самых пропавших девушек. У страха глаза велики, и сперва мне показалось, что их там чуть ли не десяток. Впрочем, позже, вспоминая это дело, я решил, что на самом деле их там вряд ли было больше четырёх-пяти. Но и этого хватало с избытком, уверяю вас.
Тела девушек поражали крайней бледностью и полным отсутствием видимых признаков разложения.
О, Господи! Первый раз я столкнулся с таким, и мне никогда этого не забыть. Их русые, рыжие, каштановые, чёрные волосы, распустившись, лежали на воде и шевелились в такт с её колебаниями; глаза — карие, голубые, серые — были широко раскрыты и, казалось, все устремлены на меня. Я зашатался.
Раздалось гнусное хихиканье проклятого мальчишки. Он стоял в дальнем углу комнаты, крепко держа за волосы ещё одну девушку — к счастью, живую. Она не сопротивлялась — видимо, уже не было сил. К тому же она была связана по рукам и ногам кусками телефонного шнура.
— Познакомься, дядя, — сказал мальчишка и широким жестом обвел комнату свободной рукой. — Это мои мамы.
— Мои — кто? — пролепетал я.
— Ма-мы дядя. Что, оглох? Мамы мои, понял!!! — вдруг заорал пацан и всхлипнул. — Мама, мамочка… Хорошо мне с ними… А нужны еще. А то холодно… холодно… Ты не думай, дядя, я не псих, ничего… А зачем папа маму убил? Жалко… Я так испугался… мамочка… я упал. А потом проснулся и папу телевизором стукнул… Не знаю как. Стукнул и всё… Ты думаешь, дядя, я зачем тебе все это говорю? Ты уходи лучше… по-доброму… Ты не мама, ты мне не нужен. Уходи. Я тебя не буду стукать.