— Но товарищ директор отдела, я только вчера был проинформирован об этом задании…
— И что? Насколько мне известно, вы имеете представление о характере предстоящего мероприятия, и больше того, вам были доведены рапорты ранее назначенного на эту миссию агента. Так что, опять же, я крайне удивлён вашей некомпетентностью. Как вы предполагаете вообще работать в Организации, если…
Тут я перестал слушать. А Зиновьев продолжал разоряться, всё насчёт моего служебного несоответствия, но только всё это я уже слышал раньше от вышестоящих персон, особенно когда служил в государственных органах, ну и в военкомате вы тоже наверняка слышали подобные вещи, даже если, к вашему счастью, вам не довелось продолжить знакомство с военными в их среде обитания…
Ладно же, подумал я. Тут тебе не военкомат, да и ты мне не начальник. И увольнения мне бояться вроде незачем. Сейчас я тебе устрою. До этого момента бюрократизм и субординация, имевшие место быть в Организации, касались меня лишь вскользь, хотя, конечно, от других агентов я знал, что, как и в любой силовой конторе, здесь был и устав, и дисциплина, и стандартные формы обращений, приветствий, донесений и т. д. Но мой непосредственный начальник Сефирос в общем-то не был склонен к формализму, да к тому же я прекрасно знал, насколько я редкая птица и насколько ценен для Организации со своими способностями. Однако Зиновьев, по видимому, об этом не знал. Или слышал (должен же он был хотя бы поверхностно ознакомиться с личным делом агента, которого собирался использовать в координируемой им операции), но принимать к сведению не хотел. Видал я таких начальничков. Почитателей дисциплины. Но не желающих принимать к сведению ничего, что противоречило бы их взглядам на процесс несения службы. Особенно на процесс несения службы подчинёнными.
На самом деле я ничего такого особенного вроде бы и не сделал. Не плюнул ему в рожу. Не обозвал его каким-нибудь подходящим эпитетом. Матерным, желательно. Хотя хотелось именно этого. После недосыпа. Или чего-нибудь ещё похлеще. Много чего хотелось. Однако я всего лишь подошёл, аккуратно подвинул товарища Зиновьева (он столь опешил в тот момент, что даже не подумал сопротивляться) и уселся в его кресло, закинув ноги на его стол в ковбойской манере.
И посмотрел ему в глаза.
Кое-что мы поняли друг о друге, смотря вот так напрямую, и на секунду я даже усомнился в своём бунте, ибо в глазах начальника действительно не было никакого желания меня обидеть, унизить, оскорбить, были там только служба, формализм и строгость… Да и он сам видимо, увидел и понял, что я тоже пекусь о благе дела, службы, правда, несколько по-своему, но… Возможно, мы поняли бы друг друга, но тут с кресла, стоявшего в дальнем углу кабинета, внезапно раздалось очень громкое мяуканье (как со двора в мартовскую пору), и в нём (кресле) материализовался Сефирос.
— Товарищ директор! Товарищ агент! Николай Анатольевич! Прошу вас, разрешите мне переговорить с агентом Малиновым! Немедленно! Товарищ Малинов, подойдите сюда сейчас же! — какая-то нотка в голосе хвостатого директора заставила меня снять ноги со стола Зиновьева, встать и подойти к дальнему креслу.
Кошачий шёпот больше всего походил на змеиное шипение. Однако все слова были вполне различимы и доходчивы:
— Прекратите это немедленно! Вы сошли с ума, Малинов! Хоть вы и можете проходить сквозь стены, видеть непознаваемое и убить человека огурцом, но ничто из этого не спасёт вас, если вами по-настоящему займётся Зиновьев! Если он, как он сам выражается, «примет меры»… Как вы думаете, почему вообще обычный живой человек безо всяких там паранормальных способностей оказался в Организации, да ещё стал директором отдела? Вы себе даже не представляете, на что он способен. Он может превратить жизнь любого в бюрократический и процессуальный ад! Вы Кафку читали хотя бы когда-нибудь? Сейчас же извинитесь и ведите себя согласно субординации, иначе даже я не смогу вам помочь!
Откровенно признаться, больше из заботы о нервах своего усатого начальника, я выполнил его просьбу — извинился. И даже сделал вид, будто веду себя согласно субординации — принял, как полагается по древнему петровскому указу, «вид лихой и придурковатый…» Ладно, подумал я. Хрен с вами обоими. В тот момент я ни капли не боялся Зиновьева и его «мер». Впоследствии, однако, я понял, что Сефирос тогда меня здорово спас от моей же собственной глупости… Зиновьев и вправду был способен на многое. И я бы тогда просто не сумел с этим справиться.
В общем, кончилось всё это тем, что я деревянным голосом произнёс: