— Не понимаю, — заговорила вновь Люция. — Зачем вообще дарован был разум и, паче того, свобода воли этим обезьянам? Ясно же, что только такие, как мы, только существа астрального порядка, имеют право на свободную жизнь и власть над низшими организмами. Даже этот вампирчик находится неизмеримо выше любого из обычных людей. А мы ещё выше него. Хотя бы потому, что мы гораздо сильнее. Ведь кто сильнее, тот и прав, иначе и быть не может, это же закон мироздания. Зачем же искру жизни дали людям? Ведь они же ничто, рабы, пища, игрушки, жертвы.
— Всё это так, — медленно ответил Залесьев. — Но почему-то Тот, Кого мы не можем называть, дал людям эти дары. Мы не знаем, почему. И ещё — не раз и не два случалось в истории такое, что обычные люди побеждали астральную расу. Не сами, конечно, но им всегда кто-то помогает, если они твердо верят в свою победу и идут до конца. Так что вот тебе отцовский совет, дочь моя — не недооценивай людей. Ладно. Об этом много говорить не стоит. А то, чего доброго, будешь, как я после благословения. Ещё, пожалуй, в монастырь уйдёшь — и такое бывало, кстати.
Люция лишь жутенько рассмеялась. Смех юной чародейки был как скрип когтей по стеклу. Этот безумный звук стал для дампира последней соломинкой — он потерял сознание.
Потом он опять приходил в себя — или его выдёргивали из забвения истязатель или истязательницы — следовали страшные пытки, и он вновь погружался в багровые пучины хаоса и боли. Залесьевы во время пыток и отдыха в перерывах спокойно беседовали при нём о приносимых жертвах, о своём жутком хозяине, о пещере в холмах на севере и об алтарном камне, о перевозках золота оттуда и рабов туда, о поставках клеток и цепей, ножей и мясницких пил и прочем, прочем, прочем…
Обеих демониц, в особенности Люцию, и иногда приходившую вместо них Марию мучения Рихтера, видимо, жутко возбуждали. Все три женщины постоянно требовали от графа сексуального удовлетворения, совершенно не стесняясь пытаемого. Но насытиться они никак не могли. Секс для всех них уже был чистой физиологией, это никакого отношения не имело к тёплому слиянию любящих существ, старающихся отдать себя друг другу. Все четверо только брали, только впитывали в себя физическое наслаждение безо всяких кульминаций или экстазов любви. Само слово такое было им явно не знакомо.
Наконец в какой-то момент Рихтер пришёл в сознание не обнажённым на рампе, а одетым и привязанным к стулу в тюремной камере. Вокруг него суетился какой-то плюгавый мужичонка, рисуя колдовской круг, рядом стоял граф. Мужичонка этот был Пузин, но тогда Рихтер ещё не знал, кто он такой. Я, однако, для удобства читателя буду называть его по фамилии.
— Сколько рабов в итоге мы потеряли после Белтайна? — спрашивал Залесьев. — Ты разобрался со всеми, наконец?
— Шесть, — пыхтя и ползая на карачках с мелом в руках, отвечал графский управляющий. — Эманации носителя Дара выжгли разум и кровь пятерым крестьянам. И одной рабочей на заводе, ну этой, Курсиной — но её вы сами сказали оставить на смене в ту ночь…
— Да, о ней я специально просил хозяина, — спокойно сказал граф. — А сколько из них сумело выйти за пределы долины?
— Трое, — Пузин закончил рисовать круг, поднялся и теперь виновато смотрел на графа. — И Курсина в том числе. Господин граф, вы же знаете, среди ночи этих сумасшедших очень трудно отследить…
— Не важно, — махнул рукой Залесьев. — Остальных троих же обезвредили? Ну и ладно. Хотя, боюсь, людишки из внешнего мира опять приняли последствия эманаций за какую-то эпидемию, как в 1983-м. Я сегодня получил письмо из Роспотребнадзора — к нам едет санинспектор с проверкой.
Влад вынул из кармана бумагу с официальной печатью и протянул её Пузину:
— На, ознакомься. Он послезавтра приезжает — проведёшь его как обычно, покажешь то, что можно. Особо не препятствуй — если что, мы его, конечно же, купим.
Граф медленно наклонился и чиркнул пальцем по линиям мелового круга. На мгновение символы вспыхнули багровым огнём, и дампир почувствовал страшную обессиливающую тяжесть во всём теле. И вновь провалился в забытье.