Никто не видел нашего с графом боя. И я не видел происходившего в физическом, реальном мире. Уже потом я узнал, что призванные ещё заранее Рихтером со всего леса сонмища грызунов и насекомых — крыс, летучих мышей, бабочек-траурниц, жуков, мух и прочих гигантским полчищем и роем налетели на охранников, облепили и закусали их, заставив побросать оружие и разбежаться, утащив раненых. Что Рихтер сошёлся в прямом поединке с Люцией, сила вампира против силы демоницы, ловкость против ловкости, зубы и когти волка против зубов и когтей ведьмы, что он нанёс своей противнице жестокие раны, но всё-таки был побеждён, и едва не погиб, с трудом успев обратиться в туман. Что Люция, не имея времени рисовать магический круг, бросила бой и побежала к автомобилям за жертвами, а у Рихтера уже не было сил ей помешать.
Да, граф умел действовать одновременно в двух пространствах — ментальном и реальном. Я хорошо понимал, что именно поэтому деволюмизация не спасёт меня от его атак. В руках графа не было оружия, но оно ему было и не нужно. Страшный жар от тёмно-пламенных щупалец и без того держал меня на расстоянии. Но когда одна из этих дымящихся густым чёрным маревом змей вдруг метнулась в мою сторону, я нашёл в себе силы не отпрянуть назад, а выставить ей навстречу мой клинок. Руку словно бы объяло огнём, и я закричал от боли, но и граф издал жуткий рёв и отшатнулся назад — налетевшее на штык-нож щупальце оказалось перерублено пополам. Обрубок его, торчащий из-под пиджака Залесьева, начал ритмично выбрасывать сгустки гадкой чёрно-багровой жижи, мгновенно испаряющейся в мутном воздухе с мерзким шипением. С удивлением я глянул на кулак свой, сжимающий рукоять ножа — он был совершенно цел, а ведь мне показалось, что я только что сжёг всю руку… Граф прыгнул вперёд и вверх и завис надо мною, разворачивая все свои целые щупальца и занося их, как огненные хлысты, для одновременного могучего удара. На долю секунды я зажмурился. Теперь я знал, что надо делать, но также и знал, что меня ожидает. Безумная, ужасающая, рвущая на части боль от врывающегося со всех сторон в моё бесплотное тело тёмного огня. Я понимал, однако, что это и есть путь к победе, и если я хочу остановить весь этот кошмар, хочу спасти людей, спасти своего друга, спасти мою Анну, то я должен буду пройти сквозь эту муку, даже если это будет последнее, что я почувствую и увижу. И с остервенением отчаянного бесстрашия я рванулся навстречу удару, крича почему-то: «Бей фашистов! С нами Крестная сила!!» Иногда во сне мы бросаемся с обрыва в бездну, или в иную опасность кидаемся очертя голову, зная, что это принесёт боль и страх, но также и зная, что иначе не проснуться и не завершить сон.
Меня разорвало на части, меня пронзило тёмно-огненными, бешено горячими копьями, раскалённая белая боль буквально ослепила меня, и лишь краешком воли, уголочком сознания я цеплялся за ментальный рычаг, не позволяя ему переключиться и сделать моё тело плотным — самым последним инстинктом я понимал, что это меня немедленно убьёт. И надо было где-то найти ещё кусочек сознания и сил, чтобы сквозь плотный тёмный кровавый жар поднять правую руку и нанести свой единственный удар штыком. Я нашёл это сознание и эти силы. Я ударил. Слабенько, как ребёнок в уже проигранной драке. Но этого хватило. Залесьев взвыл и боль отпустила меня, сменясь жутким звоном в голове. Жар вокруг постепенно пропал. Мой взор прояснился, и сквозь мутный воздух я вновь увидел тусклый дневной свет, поляну, серые ёлки и нелепый деревянный терем — я уже не стоял на его крыльце, за время нашего столкновения мы с графом неощутимо переместились довольно далеко от ступенек к краю поляны. Граф всё ещё стоял передо мною, но из его тела больше не росли щупальца, а на горле зиял широкий порез, из которого толчками выплёскивалась кровь — красная, не чёрная. Ни «истинное зрение», ни деволюмизация у меня ещё не были выключены. А значит, образ графа полностью совпадал с его реальным физическим состоянием. Я отключил свои сверхспособности — психические силы были на исходе, но и физически я был невероятно слаб — ноги не держали меня, я упал на одно колено и опёрся руками о землю. В правой я всё ещё сжимал окровавленный штык-нож.
Залесьев издал жуткий булькающий звук разрезанным горлом. Он странно смотрел на меня, медленно отступая к раскрытым дверям терема. А из них вдруг выскочила Люция, вся растрёпанная, в окровавленной разорванной рубашке.