— Что? Что еще?..
— Понял! — Это она меня подальше уводила… понимаешь? — Чтобы успеть…
— Куда?
— Никуда!.. — чтоб тебя успела земля забрать. — Ты все равно спал, и тебе песни пели, а трещина под тобой расходилась. — А вот она боялась, что я помешать могу, да и уводила меня!.. — Ах ты… — он удержался, видимо, от грубого слова.
А я сидел и молчал. — Действительно, Купальская ночь!.. Как я сам не сообразил!.. — С такой поправкой все становилось понятно. — Не то, чтобы понятно, но со сказочной стороны можно было найти ключ ко всему происходящему… — Однако я все ж временами вспоминал, что имею дело с сумасшедшим. И что неприлично принимать на веру все, что он скажет.
— Покажи мне их, — услышал я Сашкин голос.
— Кого? — не понял я.
— Штучки эти. Клад свой. Из-за чего весь сыр-бор…
— Сейчас.
Но рука моя почему-то лезла в карман с неохотой. Словно бы мне было жаль показывать Сашке свое богатство, — или я боялся чего-то…
Сашка долго и серьезно разглядывал бусину и монетку.
— А ну, переверни монету… Это рога…
— Какие рога?
— Вон, видишь, от дырки идут…
— Ну ладно, пусть рога. Что это вообще?..
Сашка медленно разогнулся и посмотрел на меня.
— Не знаю… — сказал он. — Догадываюсь, но лучше помолчу. Тем паче, что догадываюсь я очень смутно. — Это больше, чем я понимаю… это хуже, чем я понимаю…
— Что? Что?..
— Не знаю. Зачем тебе это досталось — не ведаю. Лучше б им там оставаться… Так мне кажется… Убери их… Или стой. — Ты ничего не чувствуешь?..
— Не знаю… — неуверенно сказал я и прислушался. — Ветер тонко пел в щели окна. Жук точил дерево. Гудел ток в проводах. Глухой шум. Словно дальний ропот барабанов.
— Мерный ропот барабанов… глухой шум… звуки какие-то…
— Опять голоса слышишь?.. — прошептал Сашка, дернув меня за подол рубахи.
— Да… кажется, да… «Ты слышишь? — наше время пришло. Ты слышишь? — близится срок… Степная жуть поднялась на крыло, взметнула вихрем песок… Тускнеют звезды, застыв на лету, луна скрывается прочь… Болотные боги глядят в темноту и жадно нюхают ночь…»
— О, Господи… — прошептал Сашка и перекрестился.
— Жуть какая. Неужто я прав?..
…Я не успел спросить его, что он имел в виду. Я случайно взглянул на окно и похолодел.
— Саша…
…В окно на нас глядели тускло-желтые ненавидящие глаза. За ними клубилась чернота, и нельзя было разобрать очертаний…
— Вижу… Но как?.. Но почему?.. Откуда она знает, что мы здесь?..
— Как — откуда? Вы же здесь живете…
— Но она никогда сюда не входила. Я думал, она не может сюда войти… Да она и не может… А ну-ка!..
Сашка быстро перекрестил тучу в окне. Туча колыхнулась, раздался тот же леденящий плач, но глаза не исчезли. — Она продолжала оставаться у окна.
— Боже мой… — еле слышно прошептал Сашка, — что же теперь будет?..
— А что? В чем дело?..
— Ты же видишь, — не уходит… Что же ей приказано?
— А что может быть?
— Не знаю. Они не любят креста. Скрываются. А она — видишь… Кричит, но терпит… — Готовься к худшему, — неожиданно бодрым голосом сказал Саша и весь словно бы распрямился. В руке его просиял нож.
— К какому худшему?
— К какому угодно. Верно, ее послали на гибель. Она не уйдет.
— Кто послал?..
— Кто, кто… некто. Этих тварей тоже на гибель посылают. Когда необходимо.
— Откуда вы знаете?
— Я же говорил. — Смотри, войти пытается…
Действительно, ведьма с размаху грянулась о стекло. Стекло загудело, но выдержало. Раздался тот же ужасный плач.
— Я же говорил — место хорошее… Но вот беда — теперь из него не выйти.
— Как? Почему?..
— Если ее на гибель отправили — она теперь и днем не уйдет. Вообще не уйдет, пока свое дело не сделает. Или не погибнет.
— А если погибнет?..
— Значит, погибнет. Еще тогда посмертно вернется, коли дело не сделает. А сделает — все. Такие упырями не становятся. У них тоже смертников награждают…
…Странно, но сейчас, когда Сашка говорил самые безумные из всех своих речей, я его сумасшедшим не считал. — Впрочем, я тогда вообще ничего «не считал». Я чувствовал только ужас. Ведьма все налетала на стекло и с плачем откатывалась. Я следил за ней с замиранием сердца: а вдруг… сейчас?..
— Да что же ей все-таки надо?..
— Ты что, так и не понял? — Штучки твои… Или одна из них… на свое горе ты их нашел. Ну, ничего. Кто знает, может, она все-таки уйдет?.. Хотя… не похоже… Но, может, отсидимся. Главное — ничего неверного не сделать. Не нарушить защиту…
— Вот ***! — выложил я свою злобу в самые отвратительные слова.
В тот же миг стекло вдребезги разлетелось. В комнату ворвался черный смерч, крутанулся на полу, оборотился огромной кошкой… она с воем прыгнула мне на грудь. Перед глазами все поплыло; я безучастно уже отметил, как Сашка загородил ей дорогу. Блеснуло серебро лезвия. Он упал, отброшенный, а кошка выла и каталась по полу, проваливая гнилые половицы и пытаясь лапами выдернуть нож из брюха. Я медленно добрел до порога и выпал на улицу. Кажется, за мной рухнул дом.
Очнулся я на кровати. Надо мной склонилось лицо… Я всмотрелся и узнал Петра.
— Привет, — сказал он.
— Ты… вернулся?.. — с трудом проговорил я. Почему-то трудно было говорить.
— Откуда?..
— Из города…
— Не был я ни в каком городе. Это тебе померещилось. Лежи лучше.
«Странно… ведь он вроде уезжал… кто-то мне говорил… А-а!..»
— А где… Ира?
— В той комнате, — махнул рукой Петр. — Только вышла.
— Значит, у вас… все нормально?
— Если б все нормально было — не были б на ногах в четыре утра…
— А что случилось? — удивленно спросил я, заметив, что за окном, действительно, воздух едва-едва серел.
— С нами-то ничего. А вот с тобой что?.. Где тебя носило?..
— А где меня нашли?..
— Представь себе, на дороге. Лежал, в небо лицом. Как будто спишь. Если другого не подумать. — И знаешь, как нашли?.. — Тут один дом заброшенный рухнул ночью. Сбежались на грохот. — Потому тебя и нашли.
— А-а…
— А в доме — Сашку-сумасшедшего нашли. Помнишь, я тебе говорил?
— ну.
— Там, значит, и нашли. — Спал он там, что ли? — У него ж свой дом недалеко… Впрочем, чокнутый и есть чокнутый…
— Так что с ним?..
— Голова проломлена. Но, кажется, жив. Если довезут.
— В больницу?
— Ну.
— А… больше ничего?
— То есть?
— В доме, говорю, никого больше?..
— Нет. Хотя шерсть какая-то везде. И кровь…
— Не пугай человека, — услышал я голос Ирины. Она стояла в проходе и улыбалась, глядя на меня.
— Доброе утро…
— Доброе. Уж куда лучше ночи.
— Ага, — не мог не согласиться я.
— Говорили же вам вечером: оставайтесь в доме…
…Я вспомнил. Я подскочил на кровати. — Вот о чем я пытался вспомнить… Глядя на нее… На ее забинтованную руку…
Я прыгнул к подоконнику, чуть не сбив с ног Петра, рванул на себя окно. Последнее, что я услышал, — дикий визг за спиною…
— Вот такая история, — подвел итог Сергей Сергеевич. — Чтобы закончить ее, скажу еще, что никуда я не убежал и очнулся там же, опять на кровати. Заставив, конечно, весьма поволноваться своих друзей.
— Так что же Ира?.. — спросил я.
— Ага, — торжествующе сказал Сергей Сергеевич, — вы мне верите!..
— История ваша вполне убедительно изложена, — ответил я. — Нельзя сказать, что она правдоподобная, но я, честное слово, верю вам. Мне в последнее время почему-то сплошь и рядом попадаются люди, с которыми случалось что-то выдающееся.
— Верно вы говорите, — подхватил Сергей Сергеевич. — Знаете, что я думал? Ведь все эти мороки и чудеса — это как бы выдающиеся дела для серой жизни. Великим людям предоставляется для подвигов История; а нам, простым смертным, что делать? — Нам тоже хочется выдающихся дел. — Вот они нам и предоставляются… незримо для всех… для Истории… в виде, так сказать, нереальном… Личная История… Каждому по мерке…