Рамеш даже ударил его по лицу.
— Ты разве не знаешь, что это запрещенная книга, а, сын лысой женщины? Муслимов взбунтовать хочешь? Добиться того, чтобы меня и всех остальных полицейских сослали в Деревню Соляного Рынка?
— Простите меня, — взмолился Ксерокс. — Я и понятия не имел, что эту книгу запретили, правда же… Я всего лишь сын человека, который всю жизнь выносил говно, сэр. И целыми днями ждал, когда хлопнет дверь сортира. Я свое место знаю, сэр. Я и не думал бросать вам вызов. Это просто ошибка, сэр. Простите меня, сэр.
Д’Суза, поверенный книготорговцев, маленький человечек с черными намасленными волосами и аккуратными усиками, прослышав о случившемся, прискакал в полицейский участок. Он взглянул на запрещенную книгу — толстую, в бумажной обложке с изображением ангела — и покачал головой, словно не веря своим глазам.
— Этот гребаный сын неприкасаемого возомнил, будто он имеет право копировать «Сатанинские стихи». Ну и наглость.
А затем Д’Суза уселся перед столом инспектора и заорал:
— Я говорил вам, что это случится, если вы его не накажете! Теперь вам за все отвечать!
Рамеш сердито взглянул на Ксерокса, с покаянным видом лежавшего, как ему и было велено, на нарах.
— Не думаю, чтобы кто-нибудь видел, как он ее продавал. Все обойдется.
И, дабы успокоить законника, Рамеш приказал констеблю сбегать за бутылочкой рома «Старый монах». В ожидании бутылочки у них состоялась беседа.
Рамеш, зачитывая куски из книги, повторял:
— Честное слово, не понимаю, почему вокруг нее подняли столько шума.
— Муслимы, — отвечал, покачивая головой, Д’Суза. — Это же бешеные люди. Бешеные.
Появился «Старый монах». Бутылку они уговорили за полчаса, и констебль отправился за следующей. Ксерокс неподвижно лежал в камере, глядя в потолок. Полицейский и законник выпивали. Д’Суза поведал Рамешу о своих горестях, инспектор поведал законнику о своих. Один хотел стать пилотом, парить в облаках и обхаживать стюардесс, другой желал только одного — по-любительски играть на фондовой бирже. И все.
В полночь Рамеш сказал законнику:
— Хочешь узнать секрет?
Воровато оглядываясь, он провел законника в кутузку и показал ему секрет. Один из прутьев в решетке камеры легко вынимался. Полицейский вынул его, помахал им по воздуху и вернул на место.
— Вот так можно тайком подкинуть улики, — сказал он. — Конечно, в нашем участке это делают не часто, но когда делают, то именно так.
Законник захихикал, вынул прут, положил его себе на плечо и спросил:
— Ну что, похож я на Ханумана?
— Точь-в-точь как в телевизоре, — ответил полицейский.
Законник попросил открыть дверь камеры, что и было сделано. И собутыльники увидели заключенного, спавшего на нарах, прикрыв локтем лицо от едкого света голой лампочки в потолке. Под краем дешевой полистероловой рубашки тянулся поясок голой кожи, за ней различалась поросль густых черных волос, показавшихся двум зрителям опушкой тех, которыми заросли его чресла.
— Гребаный сын неприкасаемого. Ишь как храпит.
— Его отец говно выносил, а этот тип думает, будто он может нас говном поливать!
— «Сатанинские стихи» он продает. Под самым моим носом, а?
— Эти люди считают, что им теперь вся Индия принадлежит. Разве нет? Им теперь и всю работу отдай, и все университетские степени, и все…
Рамеш стянул с похрапывавшего заключенного штаны, поднял повыше прут, а законник сказал:
— Врежь ему, как Хануман в телевизоре!
Ксерокс с воплем проснулся. Рамеш протянул прут Д’Сузе. Та к полицейский с законником и забавлялись, по очереди: один лупил Ксерокса по коленным суставам, совсем как божественная обезьяна в телевизоре, а другой — то ниже колена, то выше, опять-таки как та же божественная обезьяна в телевизоре. А после они, хохоча, целуясь и пошатываясь, выползли из камеры и закричали, чтобы кто-нибудь ее запер.
В ту ночь Ксерокс заходился, просыпаясь, криком.
Утром Рамеш пришел в участок, выслушал рассказ констебля о Ксероксе и сказал:
— Черт, значит, мне это не приснилось.
Он приказал констеблю доставить заключенного в районную больницу имени Гавелока Генри и потребовал утреннюю газету, надо же было посмотреть, как там цены на бирже.
На следующей неделе в участке появился — шумно, потому что на костылях, — Ксерокс, по пятам за ним шла его дочь.
— Вы можете переломать мне ноги, однако книги я продавать не перестану. Такова моя участь, сэр, — сказал Ксерокс. И улыбнулся.