Дом, служивший приходу церковью, принадлежал Якобу Майделину, рукоположенному в сан в Ниене в 1699 г. Во время войны русские взяли Майделина в плен и привели в Петербург, где сначала заключили в крепость, но потом выпустили. Где-то между 1710 и 1713 гг. он, по-видимому, сменил Отто Бергмана в должности пастора шведско-финского прихода и в 1724 г. императорским указом был назначен пробстом (старшим пастором) всех евангелическо-лютеранских приходов Ингерманландии. Это свидетельствует о том, что Майделин пользовался доверием царя.
Деятельность Майделина на посту старшего пастора омрачалась раздорами, возникавшими, по-видимому, как из-за внутренних противоречий между шведско-язычными и финско-язычными группами в приходе, так и из-за того, что глава прихода имел обыкновение «слишком глубоко заглядывать в стакан», — он, как деликатно выражается по этому поводу Эрстрём, «поддался слабости, предосудительной прежде всего в человеке, коему надлежит являть христианскому приходу пример своими наставлениями и образом жизни». Майделин скончался в 1729 г. от последствий драки с конкурентом из духовного сословия, который ударил пробста по голове молотком, «отчего спустя недолгое время после этого Майделин умер, и удар ускорил смерть, если не стал ее непосредственной причиной».
В 1720-х гг. усилился приток людей в Петербург из Финляндии. Вначале 1730-х гг. приход насчитывал 1500–1600 членов, что составляло около трех процентов от всего населения города. Большинство финляндцев приехало после Ништадтского мира.
Несмотря на численное увеличение прихода, у него еще не было собственного церковного учреждения. Преемник Якоба Майделина скончался, прослужив всего несколько месяцев, и претворение в жизнь мечты о собственной церкви выпало на долю Густава Левануса. Он появился в приходе в 1729 г. и спустя четыре года возглавил его. 17 мая того же года, почти день в день с тридцатилетней годовщиной основания города, приходу по «всеподданнейшему прошению» пастора был выделен участок для строительства церковного здания. Вот как звучит императорский указ об этом:
«По указу Ея императорскаго величества за подписанием собственныя Ея императорскаго величества руки на челобитной шведкой и финской наций церковных прихожан велено под устроение их швецкой церкви отвесть место на Адмиралтейском острову позади построенной вновь немецкой церкви. Того ради чрез сие Полицмейстерской канцелярии сообщается, чтоб об отводе оного места учинено было, как оной Ея императорскаго величества указ повелевает».
Радость прихожан в связи с милостивым дозволением явствует, в частности, из письма шведского чрезвычайного и полномочного посланника в Петербурге Иоахима фон Дитмера от 1 июня 1733 г., отправленного «могущественнейшему, всемилостивейшему королю» Фредрику I: шведский и финский приход, который до сих пор «должен был в достойном жалости положении отправлять богослужения в (частном) доме», получил, сообщает посланник, от императрицы Анны не только участок, но еще и 500 рублей на «возведение церкви».
Участок, имевший 215 локтей в длину и 180 локтей в ширину, находился у самого Невского проспекта. На юго-западе он граничил с участком немецкой церкви Св. Петра; на северо-востоке — с участком, принадлежавшим императорским конюшням; на северо-западе — с Большей Конюшенной улицей и на юго-востоке — с Рождественской улицей, впоследствии получившей название Меньшей Конюшенной. Позднее названия изменились соответственно на Большую и Малую Конюшенные улицы.
Средства на строительство церкви собирали не только в Петербурге, но и среди единоверцев в Риге, Ревеле и Нарве. 19 мая 1734 г. храм был готов. В том же году на этом участке возвели и дом для главы прихода.
Церковь Св. Анны была простым деревянным зданием, построенным в виде креста, и поначалу в ней не было почти никаких украшений. «Внутри этой церкви нет почти ничего, что можно было бы назвать нарядным», — сообщает Эрстрём. В качестве алтаря использовали обычный стол, а ризница вообще не была отделена от церкви. Лишь спустя десять лет появились средства на алтарь и на запрестольный образ.
Получение участка было связано с решением российского правительства снести все деревянные хибары по Немецкой улице, где стоял дом Майделина, и вместо них выстроить каменные здания. Таким образом, решение императрицы было обусловлено отчасти практическими соображениями. То же относится и к выбору места — Невского проспекта, который в ту пору был улицей для прогулок, а не тем элегантным бульваром, какой в 1860-х гг. Александр Дюма назвал «улицей веротерпимости» (впрочем, это выражение было входу еще в 1790-х гг.).