Но сейчас мне было не до этой травки. Я только сказала ей, что помню про нее. Сначала про себя, конечно, не вслух. И мы занялись своим делом. Мы пришли с лопатами, и на черенке моей чернели слова: «Труд облагораживает». Сегодня мы уже несколько облагороженные: делали грядки. А сейчас попробуем здесь!
Мы принялись копать в самом глубоком месте, там, где в апреле работал бурав водопада. Неудобно было вдвоем. Стали копать по очереди.
Выкинув несколько лопат тяжелой, мокрой глины, липкой, словно вар, я подумала, что было бы вернее еще подождать до поры, пока лучше просохнет земля, но не могла решиться сказать об этом Шурке, — еще подумает, чего доброго, что я ленюсь. И я продолжала выгребать из ямины глину. А глина шла все такая же. И ни-.. каких пластов — ни каменного угля, ни руды почему-то не встречалось, хоть бы камешек… Правда, и прокопала-то я пока чуть. Даже смешно: так запыхалась, а ямка — на смех курам. Шурка нетерпеливо прыгала надо мной: «Ну-ка дай мне!» Она, конечно, получше меня копала. Но из-под ее рук шла все та же красная глина. Кто ее знает, может, эта глина полна алюминия? Поди догадайся!
— Так-так-так-та-ак! — раздался чей-то угрожающий голос. — Так-так-та-ак! Значит, воде помогаем? Стихии? Помогаем разрушать совхозные поля? Да?
Кто это? Человек стоит со стороны солнца, нам снизу виден только черный силуэт. Такой великан Гулливер, ноги, словно арка, под ним на лошади проедешь верхом. Да это же наш сосед! Агроном Николай Михайлович! Чего это он как строго? Он же добряк!
— Николай Михалыч! — кричу я. — Мы же внизу копаем, а не на вершине. Тут уж и так все раскопано! Мы к центру земли!
— Ах-ха-ха! К центру земли! — расхохотался агроном. — И оборвал смех. — Значит, знаешь, что нельзя овраги раскапывать? Ну, то-то. Да на что копать-то? Уж не клад ли ищете?
— Да мы так… — замялась я, — мы глины ищем хорошей, чтобы лепить.
— К центру земли за глиной, ах-ха-ха! Но вы все-таки и к центру не увлекайтесь; углубите дно, стенки оврага сядут.
И Николай Михайлович пошел. Наверное, отправился поля смотреть. А нам после этого расхотелось копать. Ну что? Глина и глина! Даже ни одного камешка. Еще и правда стенки сядут. Мы выбрались из ямы, стали чистить ботинки зернистым снегом. Сели на теплый уступ одной из «скал», свесив ноги. Как хорошо тогда мечталось на Шуркиной завалинке! Казалось, только начали искать, и вот они, дальние страны… Казалось, только растайте снега, и земля отдаст вам свои секреты. Вот она, земля, молчит. Лежит вязкая, красная глина, вся на виду, не прячется. А попробуй узнай у нее секрет. Мни ее, растирай на пальцах, пробуй языком — пахнет себе сырой, только что сложенной печкой и больше ни гу-гу…
— Учиться надо, Шурк, на геолога, — говорю я. — Уж там узнаешь, что за глина. Говорят, можно даже по цветам и траве находить полезные ископаемые. Вот сорвешь такую — я срываю ярко-зеленую ниточку гусиной травки — в микроскоп ее и увидишь…
— Золото! — кричит Шура.
— Медь! — ору я.
— Железо! — вопит Шурка.
— Керосин, бензин! — надрываюсь я.
— Аспирин, маргарин, гуталин! — изощряемся мы обе и уже дальше несем тарабарщину, какой-то «бармарин», «натарин», «кукурин», — разбесились, в общем. Долго орали и хохотали. Но вдруг Шурка говорит мне:
— А ты врешь, что по траве узнают. Не по траве, а собак научают. Собаки нюхом чуют, что в земле лежит, и по-особому гавкают на разный металл.
— Сама ты врешь! — говорю я с презрением. — Если б можно было собак этому научить, уж лучше б людей учили. Они умнее.
— Ты что! — говорит Шурка. — У людей нюха нет!
— Да какой же нюх, когда, может, на сто километров в глубине руда лежит? А в траву попадают элементы!
«Элементы» Шурка не перенесла.
— «Элементы, элементы!» — передразнила она меня и вскочила на ноги. — Ученая! Научилась разные слова говорить, а толку… — падали на меня сверху злые слова.