От ветра головы
Вадим Булычев
Аннотация: Герой книги – рок-н-ролльщик: Когда-то рок был квазирелигией, иным не тепло-хладным способом жизни. Но в начале 90-х рок-н-ролл стал вырождаться в разновидность попсы. Герой книги, с присущим настоящему рок-н-ролльщику радикализмом, рвёт с псевдодуховностью андеграунда и отправляется на поиски Истины. Оккультисты, харизматы, "богородичники" – вот далеко не полный перечень тупиков в лабиринте пути к Самому Главному.
Записки «неформала»
Ещё неделю назад я представлял мир просто и ясно: «совок» рухнул, продажная попса заполонила собой все. Вместо долгожданной свободы скотский, материалистический пофигизм. Всем на всех плевать. А потому, что все стало можно. Мельчает, мельчает обыватель! Стремительно превращается в законченного жлоба. Последнее прибежище моего творчества и свободы – андеграунд. Рок-н-ролл. Сколько раз говорил я себе в минуты депрессии: пусть завтра все станут жлобами, пусть по «ящику» с утра до вечера попса будет – я не сдамся! Пусть я стану полностью нищим, и новоиспеченные националисты заклеймят меня «клятым москалем». Пусть! Я не сдамся!..
И тут появляется Иван. Лидер экстремальной, неудобоваримой группы – Редкая Религия. В каком стиле играет группа, даже не берусь и близко судить. Какая-то неординарная жгуче-несовместимая смесь роккабили, треш-металла и панка. С неповторимым налетом местного колорита.
Иван худощав. Слегка сутул. Одет в мятую «аляску». На голове у него черная вязаная шапочка. На ногах огромные сапожищи – «дерьмодавы». Лицо узкое, бледное. Прямой римский нос. И очень живые, немного бегающие, умные глаза.
Таким я впервые увидел Ивана неделю назад. Иван пришёл к нам на репетицию. Мы познакомились. Помню, здороваюсь с Иваном и сразу чувствую – свой. Говорю:
– Я здесь только два года живу. Приехал из России. Из Новгорода.
А он говорит:
– У меня бабка из Сибири. Алтайский край. И мать на Урале родилась. А я уже здесь.
– Отрадный факт, – отвечаю. – А то я тут себя москалём клятым уже чувствовать потихоньку начинаю.
Он смеётся:
– Да брось ты! Здесь интернациональный город. Здесь большинство из России, или предки оттуда. Или болгары и евреи. Так что национализм тут не приживется.
– Приживется, не приживется, - не сдаюсь я, - а у меня на работе все с ума сошли. Сразу после отделения Украины от Москвы. Буквально за одну ночь все «хохлами» сделались. А у меня всё никак российский акцент не проходит. Тётки на работе достали просто. Представляешь, подсаживаются специально ко мне и начинают своих же собственных родственников в России грязью обливать. Мол, готовить не умеют, в хатах грязь, только водку пьют. Ты не представляешь, недавно одна бабка вахтёрша, с виду «божий одуванчик», набросилась на меня в общаге пединститута. Паспорт не хотела отдавать. Орала, как зарезанная: «Москали! Понаехали тут! Всё сожрали!» Я смотрю, а у неё буквально пена со рта. Тут мне страшно стало. Блин, куда я приехал?!
– В правильное место приехал, дружище, – весело восклицает Иван. – А это, что на работе у тебя, пройдет. Вся эта муть, политика, все на нет сойдет… Ладно, - Иван обводит беглым взглядом нашу тесную творческую «каморку». – Я к вам, собственно, вот по какому поводу…
Повод мне уже известен. Был предварительный разговор по телефону. Иван хочет со своей Религией провести на нашей «базе» несколько репетиций. Именно столько им нужно, дабы сделать какую-то запись. До этого ребята репетировали в совершенно дичайшем месте. В самом жутком и криминальном районе нашего города. В деревянном сарае, в самом настоящем деревянном сарае! Сарай им любезно предоставил некий знакомый, что там проживает, в частном доме (иных домов там нет). «Да, - подумал я, - надо быть окончательно «отмороженным панком», что б в «Ялтах» в сарае репетировать». В общем, кончилось тем, что местные гопники этот сарай сожгли. Хорошо хоть аппаратуру из сарая успели вовремя убрать. Но репетировать теперь негде… Что ж, мы были не против того, что бы такая легендарная группа, как Редкая Религия, на нашей скромной базе немного поиграла. Но за это мы попросили Ивана что ни будь спеть на гитаре. Это для начала. А там решим.
Иван нехотя взял гитару. Побегал пальцами по струнам. Наконец на довольно большой скорости напел скороговоркой:
– Пою не для Ялты и не для Одессы,
Пою не для лохов, пою не для прессы,
Пою по-российски и по-украински,
Что, в общем, не портит роковый принцип
Пою о том, о чем петь нельзя,
Пою о том, о чем петь невозможно.
И все же:
Радость полета, счастье мое
Хоть и в пропасть, но это оно
Лучше не жить, я знаю стойко,
Но все начинается только-только…
– Твоя песня? – Спрашиваю Ивана.
– Моя.
– Круто.
– Рок-н-ролл.
– Да, рок-н-ролл – круто. Слушай, – спохватываюсь я, – а что, правду говорят, что ты с музыкой подвязываешь?
– Да. – Просто отвечает Иван. И смеётся. Как обдолбанный. Нет, не похож он на человека, раздавленного реалиями жизни. Правда, про Ивана мне некоторые говорили, что он только с виду весёлый. На самом же деле Иван – человек мрачный. Квартиру в склеп превратил. На религиозных идеях с ума сошел. Но мало ли что говорят. О ярких личностях всегда много лишнего болтают.
– Почему ты решил с музыкой завязать? У вас же неплохая рок-группа. И название красивое, неординарное: Редкая Религия. Почему?
Иван пожимает плечами.
– Проблемы с творчеством? Негде репетировать? Почему? – допытываюсь я. И тут Иван выдаёт:
– В какой-то момент я понял, что ничего мы своим рок-н-роллом в мире не изменим. Всё! Праздник кончился! Мы немного опоздали…На полпоколения…Минимум. Когда я это понял, у меня руки опустились – лицо Ивана стало печальным. – Я теперь по инерции играю.
– Неужели ты не веришь в новую волну русского андеграунда? – С тоской в голосе говорю я. – Я слышал ваши записи. У вас все шансы пробиться.
– Куда? Зачем? – смеётся Иван. – Будем реалистами. Если даже пробьёмся, нас все равно включат в общемировой попсовый спектакль под названием «массовая культура». Да ты не хуже меня знаешь всё это.
– И все равно, – не сдаюсь я. – В проигранной войне сопротивляйся до конца. А вдруг произойдёт чудо!
– Я прагматик, – отрезает Иван, но, немного подумав, добавляет, – и максималист. Если что-то делать, то делать до конца. Меня половинчатый, одомашненный рок не устраивает. Даже если это панк-рок.
– Логично, – мрачно соглашаюсь я, чувствуя пустоту под сердцем.
Вот так мы и познакомились.
Мелкий ледяной дождь, подгоняемый промозглым, студеным ветром сеется, вскипает на лужах. Холодно, неуютно и главное очень сыро. Впрочем, обычная февральская погода для этого климата. Вокруг меня равнодушная мокрая толпа. Тягостную сырость картины довершают несколько тусующихся гопников, буквально в пяти-семи метрах от меня. На гопниках одинаковые болоньевые куртки и ужасные «аэродромы» на головах. Аэродромами здесь называют огромные кепки, или фурики, на манер тех, что носят лица кавказкой национальности. Здесь же эту дикую моду переняла местная гопота. Ровно два года я в этом городе, а все никак не могу привыкнуть к этим аэродромам. По привычке, стараюсь сильно не смотреть в сторону гопников, хотя гопники последнее время присмирели и уж, по крайней мере, в центре города неформалов не трогают. А это и есть почти центр. Административная «пуповина» города отсюда всего в нескольких кварталах – городская река, на живописном берегу которой площадь Ленина с городским и областным начальством. Всё как положено. Только вот главная городская артерия, проспект Ленина, проходит в стороне от городского центра. На месте пересечения центральной городской улицы, идущей от административного центра с проспектом Ленина, расположено тяжеловесное «сталинское» здание гостиницы «Украина». Перед парадным гостиничным фасадом большая троллейбусная остановка. На ней вечно толпится народ. Вместе с народом «толплюсь» на остановке и я. В мучительном ожидание Ивана.