Когда яйцо Первого Ученого побелело, время истекло.
— Дщерь ума, — сказал Тек, — слово за тобой.
— Долг, — сказала Элленда.
Первый Ученый повернулся к Пивору.
— Счастье, — сказал кандидат клюв-убийц.
Стояла тишина.
Первый Ученый подождал еще пару вдохов и повернулся к Элленде.
— Вам придется объяснить свой ответ.
— Счастье мимолетно, субъективно и эгоистично. Подчинение своему долгу и успешное выполнение его обеспечивает дальнейшее выживание общества.
— Долг в равной степени субъективен, — ответил Пивор. — Если я вижу, что за ребенком гонится хищник, мой долг вмешаться?
— Да.
— Но, вмешиваясь, я ставлю под угрозу свое собственное выживание. Я взрослый мужчина, который пережил болезни и опасности в своем детстве. Если я буду убит хищником, не станет ли моя смерть большей потерей для общества, чем ребенок, которому еще предстоит повзрослеть? Может ли этот ребенок занять мое место и взять на себя мои обязательства? Как насчет моего долга перед моим кланом и семьей, которая зависят от меня?
Элленда не ответила.
Пивор продолжил.
— Ты говоришь, что долг существует для того, чтобы обеспечить выживание общества. Я говорю, что цель общества — создать индивидуальное счастье. Каждый закон успешного общества призван помочь его членам достичь этой цели. Мы стремимся гарантировать безопасность, доступ к ресурсам, индивидуальные права и даже охраняем обязательный досуг. Поэтому стремление к счастью важнее выполнения долга.
— Я бы спасла ребенка. Мне больше нечего сказать. — Элленда накинула капюшон.
Первый Ученый подождал несколько секунд, но капюшон остался поднятым.
— Очень хорошо, — объявил он. — Спасибо вам обоим. Вы можете вернуться на свои места.
Оба кандидата присоединились к своим делегациям. Огонек снова забегал.
Один из двенадцати претендентов был наемным убийцей. Я надеялась понять, что они за люди во время этих дебатов, зацепиться за что-то, что могло бы идентифицировать их как убийц. До сих пор Элленда вела себя вызывающе, а Пивор вел себя как эгоист. Не особенно помогало.
Огонек остановился на доме Меер. Бестата поднялась, ее черная син-броня поглощала свет. Она прикрепила к ней белый плащ, сшитый из легкой ткани. Я усилила сквозняк, и плащ стал развеваться за ее спиной, пока та спускалась по пандусу. Это был такой красивый плащ. Было бы обидно потратить такое мгновение впустую.
— Драматично, — пробормотал Косандион.
— Вампиры часто такие. Однажды они тайно посетили эту гостиницу, но им все равно пришлось представиться, поэтому они настойчиво прошептали мне свое кредо Дома.
Косандион улыбнулся.
Бестата добралась до сфер и без колебаний положила руку на одну из них. Она лопнула, и сверкающий рой устремился к душегубам и уселся на волосах Унессы, как корона.
— Хороший штрих, — одобрил Косандион.
— Спасибо.
Унесса плавной походкой направилась на арену. На ней было ярко-зеленое платье, которое колыхалось при каждом шаге, подчеркивая бледность кожи.
— Я ставлю следующий вопрос на ваше рассмотрение, — объявил Первый Ученый. — Какова цель вашего существования и почему ваша цель превосходит цель вашего оппонента? У вас есть сто мгновений, чтобы обдумать свой…
— Продолжение рода! — без промедления ответила Унесса. Она повернулась, чтобы посмотреть на Косандиона, и улыбнулась.
Бестата ошеломленно уставилась на нее, а затем перевела взгляд на Первого Ученого.
— Теперь предполагается мой ответ?
— Делайте все, что в ваших силах, — сказал ей Первый Ученый.
— Есть и другие вещи, помимо продолжения рода. Преданность, стремление к личному совершенству, обучение, накопление опыта, передача его следующему поколению.
Зная Тека, она только что заработала высший балл. Она говорила о воинском мастерстве, а он думал в терминах академической мудрости, ведь знание — есть знание.
— Честь, — продолжила Бестата. — Гордость за достижения. Слава своего Дома. Смерть, которую будут помнить. Все это более важно, чем простое совокупление и размножение.
Унесса улыбнулась. Скорее всего, она хотела улыбнуться сладко, но в этом был какой-то гнилой привкус. Она немного походила на рептилию, на ящерицу, собирающуюся схватить личинку.
— А если бы ваш народ перестал размножаться, кто бы все это делал?
— Мой народ не прекращает свой род на протяжении тысячи лет. Это инстинкт. Я понимаю, что ты была воспитана бревнами, но постарайся меньше думать как пень.
Упс.
Из большого душегуба в первом ряду их секции выскользнул длинный побег.
Бестата продолжала.
— К сожалению, тебя воспитали с единственной целью — завлечь мужчину своей внешностью, но ты не обязательно должна быть просто красивым плодом на лозе.
Она давила на больное.
Побег сам по себе свернулся тугой спиралью.
— По крайней мере, я хорошенькая, — сказала Унесса.
— Слава богам за это, — прорычала Бестата. — Природа должна была дать тебе что-то, чтобы компенсировать твой мозг размером с куриное яйцо.
Раздался щелчок выстрела, запустив снаряд в воздух. Мы с Шоном двинулись одновременно.
Посреди пола арены появилась яма, засасывающая в себя снаряд. Из нее вырвались длинные, гибкие усики, схватили душегуба, завернули его, как мумию, и втянули внутрь.
На арене воцарилась тишина. Она длилась один-единственный вдох, а затем трибуны взорвались.
Донкамины издали странный воющий звук. Отрокары топали ногами. Дом Меер встал и с ревом захлопал в ладоши. Секция умбол превратилась в шоу фейерверков на 4 июля с цветами и плавниками, сверкающими в головокружительном зрелище.
Душегубы зашипели и заскрипели в унисон. Унесса открыла рот и зашипела на Бестату. Рыцарь-вампирша усмехнулась и обнажила свои впечатляющие клыки.
Шон подтолкнул яму к деревьям-убийцам, подвесив над ними усики, в ожидании схватить следующего нарушителя спокойствия.
Я разнесла свой голос по арене. Я не кричала, не повышала голос, но это прозвучало громко и отовсюду.
— Мы не допустим никакое вмешательство в процесс.
Душегубы замолчали.
Первый Ученый расправил крылья, призывая к тишине. Когда арена подчинилась, он наклонился вперед и заговорил с Унессой.
— У вас есть чем парировать?
Ее глаза сузились.
— Мне не сказали, что я должна говорить что-то еще.
Бестата развела руками и оглядела аудиторию.
— Очень хорошо, — сказал Первый Ученый. — Эти дебаты завершены.
Унесса вздернула подбородок и бросила торжествующий взгляд на душегубов.
— Ты не выиграла, идиотка! — крикнул кто-то из секции отрокаров.
Косандион сложил руки вместе, прикрыл нос и рот, и слегка затрясся, издавая сдавленные звуки. Это было подозрительно похоже на смех. Унесса повернулась к Первому Ученому.
— Несмотря на то, что оценка озвучена грубо, она, несомненно, точна, — сказал он ей. — Ни одна из вас не выйдет победителем в этих дебатах.
Она развернулась на каблуках и прошествовала обратно в свою секцию, ее руки сжались в кулаки.
Ни Унесса, ни Бестата, казалось, не собирались убивать Косандиона. Унесса могла бы попытаться, но она была бы слишком очевидна. Бестата тоже не казалась утонченным типажом. Если бы кто-то из этих двоих нацелился на Суверена, это было бы прямым нападением. То, как он говорил о нем, наводило на мысль о хитром, скрытом враге.
— Вместо того, чтобы ответить на вопрос, рыцарша атаковала свою оппонентку, — сказал Ресвен.
— Она обвиняла ее в неуважении, — сказала Миралитт.
Ресвен поднял брови, но Миралитт не стала вдаваться в подробности.
Косандион взглянул на меня. Он был племянником Калдении, поэтому прекрасно знал, почему Бестата так отреагировала, но хотел публичного объяснения. Возможно, это было для зрителей, смотревших дома.
— Святая Анократия ценит личное превосходство, — сказала я им. — Они стремятся к жизни, полной индивидуальных достижений. Бестате приходилось тренироваться и драться с тех пор, как она научилась ходить. Она знает, что может убить Унессу в индивидуальном бою, даже не повышая частоту сердечных ритмов. Теперь она также знает, что мышление Унессы недостаточно развито. С ее точки зрения, кандидатка от душегубов — бесполезная хорошенькая штучка, недостойная усилий. Она отказалась удостоить ее настоящей дискуссии.