Грэм промолчал. Брат слишком откровенно провоцировал его на ответную грубость, поэтому на его слова не стоило обращать внимания.
Впрочем, он верил тому, что говорил. Гаррет Грэм знал: брат убежден в своей правоте. Именно таких взглядов придерживались в "Бью-Риваж" и на всем рабовладельческом Юге.
- Какое же имечко присвоили тебе освобожденные тобой рабы? - Видя, что Грэм пропустил его вопрос мимо ушей, Гаррет продолжал:
- Сокольничий. Кажется, так я и читал. Да, именно так.
- Возможно, ты не ошибся.
- Нет, не ошибся. Скажи-ка, Грэм: Битей, Генри, Старый Джек, Эви, Малыш Уинстон... - Гаррет перечислил имена лишь некоторых рабов, бежавших из "Быо-Риваж". - Это ты помог им скрыться через "Подземку"? <"Подземка" ("Подземная железная дорога", "Тайная железная дорога") - название секретной системы организации бегства негров-рабов из южных рабовладельческих штатов. "ПЖД" имела "станции" (дома граждан, сочувствовавших беглецам, где они останавливались в дороге) и "кондукторов" (руководителей групп беглецов). Этим путем были освобождены более 60 тысяч рабов. - Здесь и далее примеч. пер.>
- Да. - Заметив удивление брата, Грэм спросил:
- Не ждал, что я признаюсь?
- Твоя самонадеянность по-прежнему превосходит твой ум.
- Ты всегда недооценивал меня.
- Я недооценивал только силу твоего характера, Грэм. И пожалуй, еще твою преданность. Мне казалось, тебе на все наплевать. Ты никогда не был так верен семье, как чернокожим. До чего же ты нас всех ненавидишь, - задумчиво добавил он и, не дав Грэму времени подтвердить или опровергнуть свои слова, продолжал:
- Разумеется, беглецы из "Бью-Риваж" составляют лишь ничтожную часть освобожденных тобою. Если верить газетам, ты приложил руку к побегу более двухсот невольников из всех южных штатов.
- Мои подвиги сильно преувеличены. Их от силы сотня. По самым смелым оценкам - сто пятьдесят.
- По-твоему, это забавно? Ты смеешься над всеми, кто живет в "Бью-Риваж".
- Это не так, Гаррет. Вряд ли мне удастся разубедить тебя, но ты ошибаешься.
Гаррет едва сдержал гнев. Да и то напомнив себе, что деятельность Грэма ничего ему не принесла. Сколь бы благородными ни считали его поступки аболиционисты Севера и немногочисленные сочувствующие Юга, он восстановил против себя всех прочих. В обеих Каролинах и особенно в Чарлстоне дурная слава Сокольничего, самого ненавидимого "кондуктора" "Подземной железной дороги", превратила Грэма в отверженного.
Гаррет ничуть не сожалел о том, что случилось, и даже не находил нужным притворяться. Грэм лишился прав наследника "Бью-Риваж", порвав с родными в самой оскорбительной манере и тем самым подведя к тому, чего не давали осторожные настойчивые попытки Гаррета вытеснить его из семейных предприятий и лишить богатства.
Однако Гаррету не давал покоя вопрос о чести и достоинстве семьи.
- Ты так и не извинился за то, что навлек на нас несчастья и позор.
- Нет, не извинился. Но я бы хотел, чтобы ты передал весточку бабушке. - Увидев, как Гаррет кривит губы, Грэм понял, что вряд ли брат исполнит его просьбу. И все же он должен был сказать эти слова. Хотя бы для того, чтобы вернуть себе душевный покой. - Передай ей, что я действовал по убеждению. Точно так же, как вели себя все Денисоны до меня... - он многозначительно посмотрел на брата, - ...и после.
- Как ты смеешь! - презрительно бросил Гаррет.
- А еще я хотел сообщить тебе, что у меня больше нет серьги.
Гаррет подался вперед.
- Пропала?
- Так ты не знал?
- Не верю своим ушам. Ты продал ее? Это уж чересчур, Грэм. Даже для тебя.
- Вообще-то я потерял серьгу. Но вполне мог бы и про-дать ее. Когда-нибудь мне захочется обзавестись собствен-ным домом, а на это потребуются деньги.
- Значит, ты пришел просить денег у меня?
- Нет, но если ты предложишь...
- Иди к черту. - Заметив, что брат допил спиртное, Гаррет осушил свой стакан и жестом велел подать еще две порции.
Когда принесли бурбон, Грэм взял стакан, но не спешил подносить его к губам. Во рту появился неприятный привкус, на верхней губе проступила испарина, а у него не было усов, чтобы ее скрыть. Он обвел взглядом таверну. Видимо, та бурда, которую Гилпин выдавал за бурбон, не оказывала на завсегдатаев заметного воздействия. Но потом Грэм сообразил, что они, вероятно, пьют джин либо разбавленный виски. Он вынул платок и вытер лоб. Гаррета не интересовало самочувствие брата.
- От всей души желаю тебе захлебнуться собственной блевотиной. Как ты посмел взять матушкину серьгу? Ты же знаешь, как она дорожит ею. Вдобавок она собиралась передать ее мне.
- Теперь понятно, отчего ты так злишься. Я присвоил то, что принадлежало тебе.
- Именно. Семье пришлось мириться с тем, что ты пьянствуешь, картежничаешь, бегаешь по девкам...
- Осторожнее, Гаррет. Как бы от твоих комплиментов у меня не закружилась голова.
- Ты впустую потратил годы, проведенные в Гарварде...
- Уж не хочешь ли ты сказать, что в "Уильяме и Мэри" тебя не научили пить, играть в карты и бегать по девкам? - Подняв стакан, Грэм задумчиво посмотрел на брата. - На мой взгляд, из нас двоих именно ты не сумел извлечь пользу из образования.
- А теперь я вынужден добавить к числу твоих пороков еще и воровство, оборвал его Гаррет.
- Воровство? Из-за серьги? Но я получил ее в подарок.
- Этого не может быть. Мама никогда бы...
- Она здесь ни при чем. Серьгу подарила мне бабушка.
- Бабушка не имела права дарить ее тебе. Серьга принадлежит маме.
Грэм пожал плечами. Брат может проверить его слова и убедиться в том, что он сказал правду. Серьги действительно принадлежали их матери, Эвелин Рэндольф Денисон, но одна из них пропала. Время от времени Эвелин говорила, что хорошо бы переделать это усыпанное жемчужинами украшение с висящей золотой капелькой и носить его на шее, но дальше разговоров дело не шло. Казалось, матери вполне достаточно держать вещицу в ларце для драгоценностей и иногда вынимать оттуда, чтобы полюбоваться ею. Серьги были изготовлены к шестнадцатилетию Эвелин и ее первому балу. На золотых капельках изящно выгравировали ее инициалы.
Эвелин ценила уникальность украшения, но порой оно пробуждало в ней трогательные воспоминания о приеме, который когда-то дали в ее честь. Было приятно напомнить окружающим, как соперничали мужчины, добиваясь ее благосклонности. Гаррет не знал, стала бы мать так часто рассказывать эту историю, не потеряй она серьгу в тот самый вечер, когда ей подарили пару. Если бы Эвелин носила украшение, воспоминания, пожалуй, стерлись бы. Однако вскоре после потери серьги умерли родители Эвелин, поэтому воспоминания стали острее.
Грэм промокнул лоб и вытер шею.
- Бабушка решила, что серьга должна остаться у меня - Она добавила также, что Эвелин пора перестать жить прошлым, но Грэм не упомянул об этом. - Я пришел просить у нее денег, и она отдала мне серьгу.
- Но ты ее не продал.
- Не было случая. - "И не могло быть, - подумал Грэм. - Бабка об этом прекрасно знала, чтоб ее черти взяли". - Пожалуй, пора рассказать матери о пропаже. Странно, что она до сих пор не хватилась серьги.
- Последний месяц мама не выходит из своей комнаты. Возможно, ее расстроило исчезновение любимой вещицы. - Гаррет в упор посмотрел на Грэма. - А может быть, она не в силах смириться с тем, что стало с ее сыном.
- Наша мама готова запереться в своей комнате, даже если ей подадут пережаренный омлет. Я тут ни при чем.
- Твоя обычная песня. - Гаррет пригубил бурбон и заметил, что Грэм не прикоснулся к своему. - Выпей. У тебя больной вид. Похоже, теперь тебе и впрямь на все наплевать, и мне придется приносить извинения за тебя.
- Тебе не впервой. - Голос Грэма звучал странно. Казалось, он разговаривает, стоя в туннеле.