- Мне сказали, что тебе нравятся книги, - пояснил он, вручая ей фолиант, украшенный драгоценностями. – Что ж, как раз подходящее чтение для девушки. И не сложное, и познавательное.
- Благодарю вас, господин, - сказала Леда, засмущавшись.
- Не смей называть меня так при людях, - тут же нахмурился жених. – Зови по имени. Ты теперь моя жена, так что старайся соответствовать. Твоими манерами еще займется нанятая для тебя гувернантка.
Покраснев, Леда пискнула, что все поняла и снова ушла глубоко в себя. Она с ужасом ожидала ночи. Древний медальон пульсировал у нее под одеждой, согревая тело.
За витражными окнами, изображавшими похождения весенних богов – по три окна на каждой стороне зала, два из них заколочены – становилось все темнее. И вот, когда солнце скрылось за горизонтом, в зале поднялось гиканье. Колотя деревянными кружками с пивом по столу, люди требовали отправить молодоженов в спальню. Леду и Аластра подхватили и буквально потащили вглубь замка всей гурьбой. Затолкали молодожонов в распахнутые двери, закрыли их на засов и ушли, оставив наедине.
Леда напряженно окинула комнату взглядом. Слева стояла большая кровать с украшенным резьбой изголовьем. Напротив нее потрескивал в камине огонь, распространяя приятный аромат брошенных на поленья трав. Пол устилал красный ковер, усыпанный беспорядочными каплями воска. Прямо перед Ледой притаился в углу шкаф, сбоку от которого будто паж при короле, красовалось зеркало в кованной раме. В нем отражалась красивая девушка в белом свадебном платье – напуганная и смятенная.
Повисла напряженная тишина. Потрескивали свечи, горел в камине огонь. Граф смотрел на Леду внимательно, и от этого взгляда у нее по телу бежали мурашки. Как загипнотизированная, жертвенница испуганно наблюдала за тем, как он сначала стянул с шеи платок, потом принялся по одной расстегивать пуговицы фрака. Видя, что она пребывает в смятении, Граф лишь усмехнулся и сказал:
- Раздевайся. В этом платье ведь нет корсета. Справишься сама.
От этих слов Леда вздрогнула как от пощечины. Чего-чего, а такого мерзкого приказа она не ожидала. Она надеялась, что Аластр все же будет с ней нежен и обходителен. Сказанное графом перечеркнуло все хорошее, что она от него видела. Леде стало очень и очень обидно, однако она промолчала.
«Этот человек вытащил тебя из лап жрецов, - подумала она. – Соберись, тряпка, и потерпи немного. В конце-то концов он имеет полное право делать теперь с тобой все, что захочет».
Нехотя она принялась раздеваться. Расстегнула пуговки на воротнике, нерешительно приподняла юбку и сняла платье через голову, оставшись в одной сорочке и кринолине. С последним ей пришлось повозиться. Не сразу она сумела найти и расстегнуть хитрую застежку. Тяжелая юбка на обручах, будто бы сбудвшись, гулко упала на пол. Ухмылка графа стала еще шире, когда Леда трясущимися руками принялась снимать сорочку, под которой уже совсем ничего не было.
Оставшись в одних панталонах, девушка прикрыла руками грудь и покраснела. Раздеваться дальше было просто не в ее силах. Она застыла, ожидая гнева графа. Однако Аластр злиться не торопился.
- Послушай, так нужно, - сказал он почти мягко. – Будь добра, разденься сама и не заставляй меня применять силу.
На глаза Леды навернулись слезы. Она сжалась, обнимая саму себя, и опустила голову. Ей казалось, что если она пошевелится, то тут же расплачется. Граф тяжело вздохнул и, подойдя к ней, протянул руку. Он хотел, видно, ее как-то встряхнуть, однако пальцы его задели медальон.
Раздался вскрик. Леда непонимающе вскинула лицо, и увидел, что Аластр, отпрыгнув, трясет рукой. Кожа на пальцах стремительно краснела.
- Почему? – удивленно спросил он. – Как он может быть таким горячим? Почему он не обжигает тебя?
Леда удивленно распахнула глаза и глянула на собственную грудь. Медальон сиял, окрашивая все в комнате в зеленые тона. Он пульсировал, почти подпрыгивал на золотой цепочке, однако жара от него не исходило, скорее девушка ощущала приятное тепло. Все внутри у Леды сжалось – вот сейчас граф решит, что она колдунья, и выпроводит ее на улицу, на мороз. Однако к ее немалому удивлению в глазах Аластра загорелся какой-то ненормальный восторг.