Ира сразу пикирует, успевая нырнуть под длинную трассу пуль.
На земле сильные взрывы. И вспыхивает пламя: пожар. Настроение у меня поднимается. Мы летим домой, а я все оглядываюсь: горит!
Черный дым стелется над землей, постепенно заволакивает небо. Склад горит всю ночь.
ЮЛЬКА
Она пришла к нам в полк неожиданно, девчонка с осиной талией и независимой походкой.
Осень ярким ковром лежала на склонах гор Под ногами шуршали листья. И снежная вершина Эльбруса белой волной светлела на фоне синего неба.
В то время мы уже несколько месяцев воевали. И первые, совсем новенькие ордена сверкали на наших гимнастерках. Мы прочно закрепились у предгорий Кавказа и не сомневались в том, что теперь путь наш лежит только вперед.
Ее звали Юлей. Нет, Юлькой. Потому что все в ней говорило о том, что она - Юлька. Лихой, отчаянный летчик. Орел! И то, что ей только девятнадцать, - пустяк. Дело совсем не в этом.
Ходила она, гордо подняв голову, будто всем своим видом хотела сказать. "Вы меня ждали - вот я и пришла. И теперь мое место здесь!" Возможно, она боялась, что ей не сразу разрешат летать на боевые задания А ей очень хотелось воевать.
Юлька. Черная кожанка, туго затянутая ремнем, аккуратные хромовые сапожки, шлем набекрень. Из-под шлема солнечный ореол светлых волос.
Вначале Юлька больше молчала Присматривалась, поводя темной бровью. Щурила глаза, улыбалась краешком рта, не разжимая губ - не то презрительно, не то удивленно. И непонятно было, нравится ей у нас в полку или нет.
А когда начала летать, сразу все увидели - нравится. Уж очень отчаянно летала Юлька. И ничего не боялась: ни зениток, ни выговора за лихачество Летного опыта у нее явно недоставало. Зато было с излишком бесшабашной смелости.
Мы полюбили Юльку. И уже не могли себе представить, как же мы раньше жили и не знали, что есть на свете веселая девчонка с чуть вздернутым носом, еле заметными веснушками на нежной коже и брызгами радости в глазах.
Без Юльки? Можно ли без нее? Соберутся девушки - Юлька запевает песню. Станут в круг - она уже в центре, отбивает чечетку или плывет, подбоченясь, так легко, словно ноги ее не касаются земли.
В Юльке нам нравилось все. И то, как она по-мальчишески рисовалась под бывалого летчика, и даже то, как относилась к жизни - с нарочитым пренебрежением.
Я помню Юльку всегда жизнерадостной, веселой.
И только однажды я видела ее совсем другой - притихшей, задумчивой.
Это было под вечер, когда мы собирались на полеты. В ту ночь мы должны были бомбить немецкий штаб и боевую технику в одной из кубанских станиц под Краснодаром. Юлька молча натянула на себя комбинезон, надела шлем, перекинула через плечо планшет, села на деревянные нары и безвольно опустила руки. Потом вдруг резко откинулась назад, легла на спину. Так она лежала некоторое время, глядя в потолок. О чем она думала? Мы ждали,
Наконец она с усилием сказала:
- В этой станице я выросла. Там моя мама...
Никто не произнес ни слова. Трудно было что-нибудь сказать.
Юлька решительно поднялась и куда-то ушла.
Через полчаса командир эскадрильи ставила нам боевую задачу. Задание было несколько изменено: нам предстояло бомбить боевую технику на окраине станицы, а Юлька со своим штурманом должна была на рассвете уничтожить штаб в самой станице.
- Я там знаю каждый дом, - объясняла она всем со странной торопливостью.
Мы понимали: она волнуется.
Штаб Юлька действительно разбомбила. Утром прилетела назад довольная, возбужденная. Размахивая шлемом, рассказывала:
- Понимаете, я видела свой дом! Спустилась и низко-низко над ним пролетела!..
Усталые, мы медленно шли по ровному полю аэродрома. Героем дня была Юлька. И все это признавали.
- А немцы не ждали бомбежки, - продолжала она. - Я спланировала совсем неслышно. Они только потом спохватились. Начали стрелять, когда услышали взрывы.
Ветер трепал светлые Юлькины волосы, лицо ее горело. Такой она запомнилась мне на всю жизнь - на фоне ветреного неба, гордая и счастливая.
Вскоре наши войска освободили Юлькину родную станицу. Но ей самой уже не пришлось там побывать. В одну из черных мартовских ночей Юлька была смертельно ранена.
Всего несколько месяцев летала с нами Юля Пашкова. Наша Юлька. А казалось - годы...
А РЕЧКА МАЛЕНЬКАЯ...
Сразу за станицей пруд, поросший камышом. Каждый вечер мы слушаем лягушечьи концерты. Кваканье разносится по всей станице. Даже на аэродроме слышно звонкое пение лягушек, и только шум мотора, работающего на полной мощности, заглушает его.
В стройном хоре без труда различаешь отдельные голоса. Почти ни одна из лягушек не квакает в буквальном смысле слова. Они что-то выкрикивают, каждая свое.
"Пи-ва! Пи-ва!"
"Курро-Сиво! Курро-Сиво!"
"Те-ть! Те-ть! Те-ть!"
Уже стемнело. Скоро одиннадцать. Но кажется, что еще рано, потому что небо светлое. Луна плывет высоко-высоко. На ней отчетливо видны темноватые пятна, похожие на земные материки.
Сегодня я впервые поведу самолет на цель как летчик. И Жека Жигуленко тоже. Мы с ней вместе шли на аэродром, но об этом никто из нас не обмолвился ни словом. Пусть будет все, как всегда... Как раньше.
На старте, как обычно, все заняты своими делами. Получив боевую задачу, летчики расходятся по самолетам.
Я иду к своей "шестерке", и девушки на прощание желают мне удачи - кто улыбкой, кто кивком головы или приветственным взмахом руки.
- Распадается, распадается благородное штурманское сословие, - говорит штурман полка Женя Руднева. Она сегодня "вывозит" меня.
- Ничего. Новые, свежие силы вольются в славную штурманскую семью, отвечаю я в том же тоне.
Действительно, с прибытием в полк группы летчиц, так называемого "пополнения", стала остро чувствоваться нехватка штурманов. После того как в феврале нам присвоили гвардейское звание, в полку стало четыре эскадрильи вместо двух. И если к нам присылали женщин-летчиц, работавших инструкторами в аэроклубах, и даже техников, то штурманов взять было неоткуда: их просто не было. Тогда Женя Руднева организовала внутриполковой "университет": девушки из вооруженцев и кое-кто из техников стали изучать штурманское дело. Преподавала сама Женя и лучшие штурманы полка. Девушки, которых обучала Женя, души в ней не чаяли. Занимались с энтузиазмом, ходили за ней по пятам...