Запыхавшись, еще на ходу она спрашивает:
— Летим? А где механик?
— Сейчас придет. Она у соседнего самолета.
Мы смотрим на карту. Прикидываем, где могли сесть самолеты.
Вероятно, восточнее Вислы. Никакой летчик не станет держать западный курс, когда не видно земли и когда он не знает, где находится.
Наконец снег прекратился, и мы вылетаем на поиски. Внимательно просматриваем землю в предполагаемом районе посадки. Всюду белым-бело от снега, но самолетов не видно. Проходит час, два и больше — мы ищем до тех пор, пока не подходит к концу запас горючего. И только тогда возвращаемся. Другие два самолета, вылетавшие на поиски, тоже прилетели ни с чем.
Оказалось, пока мы искали пропавших, они сами вернулись. Все, кроме одного самолета.
Ира встретила нас так, будто все было нормально, ничего страшного и не могло произойти.
— Зачем бросаться в панику, искать? Подождали бы немного.
Легко сказать — подождали бы…
Потом Ира рассказала, что на рассвете, когда горючее подошло к концу, она попробовала посадить самолет. Видимость была очень плохая. Несколько раз вслепую она заходила на посадку. Правда, на небольшой высоте темные массивы леса все-таки просматривались. Каждый раз, когда она пыталась садиться, у самой земли перед самолетом вырастало какое-нибудь препятствие: столбы, деревья, постройки… Только на пятый раз ей удалось посадить самолет.
Три самолета вернулись. А четвертый потерпел аварию. Сильно пострадала Клава Серебрякова, Клава-джан. У нее было несколько тяжелых переломов обеих ног. Тося Павлова, ее штурман, отделалась сравнительно легко: сломала руку.
Пришла Победа!
Брунн — чистенький, тихий немецкий городок, расположенный к северу от Берлина. Мы живем неподалеку от городка, в имении. В двухэтажном доме много старинной мебели, но все в беспорядке сдвинуто, перевернуто. Два рояля. Весь чердак доверху забит нотами. Бетховен, Вебер, Моцарт…
Дом спрятан в зелени. Цветут липы, сирень. В большом парке прекрасное озеро. Говорят, владелец имения, барон, и его семья утопились в этом озере. Не успели уехать.
За последнюю неделю наш Второй Белорусский фронт продвинулся на сотни километров. Он наступал так стремительно, что едва ли еще несколько дней назад барону приходила мысль о бегстве. Вероятно, он надеялся, что Одер — надежная преграда для советских войск…
Наш аэродром — зеленое поле на окраине городка. Но летаем мы с «подскока» — площадки, которая значительно ближе к фронту.
Близится конец войны: противник всюду капитулирует. Летать почти некуда. Осталась только группировка в районе порта Свинемюнде, откуда немецкие войска удирают пароходами через Балтийское море. Мы бомбим порт.
Ночи темные, туманные. Большая влажность, ведь море рядом. Свинемюнде — к северо-востоку от нашего аэродрома. Так что в самом конце войны на наших компасах стоит не западный, а почти восточный курс…
Взят Берлин. Это значит — конец войне. Почему-то трудно в это поверить. Так долго, так бесконечно долго она тянется.
Конец войне! Это так грандиозно и замечательно, что кажется просто неправдоподобным. Немцы капитулируют. Но еще держится группировка фашистских войск на севере. А может быть, завтра нам уже не придется бомбить?
Как бы там ни было, а на новой точке, где мы сейчас стоим, нас, как обычно, заставили знакомиться с районом боевых действий. Задание — полет по треугольнику днем. Мы с Ирой взлетели парой. И, как-то не сговариваясь, поднявшись в воздух, решили отклониться от заданного маршрута. В сторону Берлина, конечно.
Очень любопытно взглянуть на Берлин сверху. Днем. Представится ли еще когда-нибудь такая возможность? Какой он, Берлин, «логово фашистского зверя», как называют его в газетах, столица поверженной Германии?
Мы летим на небольшой высоте. Под крылом пригороды Берлина. Ровные, светлые шоссейные дороги. Особняки в подстриженных садах. Много зелени. Все аккуратно, геометрически точно. Здесь нет разрушений, изрытой траншеями земли. Никаких следов войны. Так по крайней мере кажется, если смотреть сверху, с птичьего полета. Да, вероятно, так и есть — ведь наши войска заняли этот район с ходу.
Подлетаем поближе, и перед нами открывается огромный, серый, полуразрушенный город. Он весь дымится, кое-где еще догорают пожары. Небо почти сплошь затянуто дымом, и солнце с трудом пробивается сквозь дымную завесу. Светит слабым желтоватым светом, как при солнечном затмении. В воздухе пахнет гарью.